Суп с фрикадельками
Ночью от стенки – холодно и сыро, назавтра мамка обещала повесить ковёр да доски подложить.
Неудобно спать в куртке, вечно рука затекает – и куртка перекручивается. Знай себе, ворочайся.
– Митька, спи давай, хорош егозить!
Мамка говорит, что нас у неё никто не заберёт. А почему нас забирать? Вот Верка-то небось будет рада, если нас заберут. Верка взрослая, ей 14 – и она всегда говорит мамке, что «нечо мне указывать». Всё время ругаются. Но Верка всё равно хорошая. Один раз Верка принесла нам зимние ботинки: а мамка не радовалась, а кричала, что Верка – рыночная шлюха. Верка потом плакала.
Дядя Гена приносит водку. Если водки нет, дядя Гена с мамкой становятся злыми и много кричат.
Есть бабушка Ира ещё. Но вообще-то она не бабушка мне – это она придумала, а я согласился. Зовёт Митенькой и плачет. Чего плакать? Бабушка Ира часто меня домой зовёт – и кормит супом с фрикадельками. Я их выбираю, суп не ем, а бабушка Ира охает: «Поешь горяченького». Лучше б на мороженое дала. Как-то дала штаны тёплые, говорит: «Это дедовы, но мы закатаем. Совсем промёрз в гараже этом проклятом! Мать твою – за ногу и об забор!». Когда бабушка Ира говорит плохо про мамку, мне обидно. Я молчу, если спорить – не даст мелочи.
Мне наш гараж нравится! У меня есть свой стол и кровать, и ещё к нам Александр Борисович приходит. Он хороший. С ним спать теплее. И ещё наш гараж – как настоящий бункер! А ещё он синий.
Я люблю маму и Верку. А дядю Гену не люблю – это я точно решил. Один раз он сказал мне, что я предатель, раз хожу к бабушке Ире, и что бабушка Ира никакая не бабушка, а «старая тварь», и что из-за меня мы пойдём в детский дом. А я просто фрикадельки люблю из супа.
Один раз к нам стучали громко – мама мне закрыла рот, и Верка тоже молчала. Мамка потом сказала, что это приходили «суки». «Суки» как люди, только злые: они забирают детей у мамок и бьют их потом ремнями и хворостинами. А ещё дядя Гена говорит, что «суки» приходят из-за бабушки Иры, и что она их вызывает. Я у бабушки Иры спросил, зачем она вызывает сук, она сказала, что мылом мне помоет рот – и я от неё потом прятался. Потому что мыло у неё только хозяйственное – и оно невкусное.
– Валь, этот – совсем дикий.
– Педикулёз, чесотка, воспаление лёгких. В гараже жили, представляешь.
– Мама родная. Это же плесень. Как грелись они? Зима же!
– А обогреватель у них был, один. Этот – с собакой спал.
– А молчит чё? Немой, что ли?
– Не, как забрали – так и молчать стал. Неделю уже молчит. А чуть что – кусается. Э-э-э-й! Ты чё молчишь? Ну, чего глядишь волчонком? Молчишь чего?
– Эта вон и заявила. Опёку над ним хочет. Сама знаешь этих опекунов. Лишь бы у государства, у меня с тобой – не шее посидеть и ножки свесить.
– Митенька! Вот он, мой хороший! Митя! Я супу принесла – с фрикадельками! Митя, пойдёшь с бабушкой домой?
Упала банка с супом – серые фрикадельки рассыпались.
– Господи, какой психованный, мама родная! Так, вы, гражданочка, уходите. А ты сейчас сам всё будешь убирать, мой хороший.
– К мамке пустите! К мамке! К мамке! К Верке! Пустите!
– К мамке его пустите! Валь, держи его. Не понимает, что чуть не помер с этой своей мамкой. Твоя мамка – сука. Так и запомни.
«Согласно заключению судебно-психиатрической экспертизы №152 от 28 сентября Кириллов Дмитрий 1993 года рождения страдает врождённым слабоумием и умственной отсталостью с нарушениями поведения, утрачена трудоспособность и дееспособность. У Кириллова выявлены недоразвитие, малопродуктивность мышления, малый запас знаний, внушаемость, неспособность к волевому регулированию поведения. Суд считает необходимым в удовлетворении требований КГБУ Омский Психоневрологический интернат о признании Кириллова дееспособным
отказать».
– Мить, ну, в другой раз получится. Поехали, там автобус ждёт. К обеду успеешь ещё. Сегодня суп с фрикадельками. Там Татьяна Ивановна просит тебя ко дню матери в концерте выступить, спеть. Споёшь? Мы тебе грамоту выпишем.
Вон, куртка твоя. Ну!
Чего встал-то?
Фото: Дмитрий Марков
