Почти случайно (кроме шуток — все устройства разрядились или были недоступны, кроме супружеского «Киндла», где и обнаружилась книга) прочитал мемуары Бориса Бажанова — человека, который в 1920-х, в возрасте двадцати с небольшим лет работал секретарем Политбюро и лично Сталина, потом разочаровался в коммунизме и сбежал из СССР через Персию и Индию в Париж, где дожил аж до 1980-х.

Я вообще не очень почему-то люблю жанр воспоминаний, но это исключение — читается и правда взахлеб, хотя написано таким надменно-канцелярским языком: чувствуется, что человек работал секретарем, но при этом считает себя умнее всех. Бажанов приписывает себе массу заслуг — от четкой организации аппарата ЦК до создания повстанческих отрядов для борьбы с Красной Армией во время Финской войны; интересно было бы понять, насколько все это достоверно, но даже если не на сто процентов (что скорее всего), книжка очень ценная.

Во-первых, собственно описанием советских 1920-х изнутри, глазами закоренелого аппаратчика, который видит все происходящее не как глобальный революционный процесс, а как последовательность разнообразных бюрократических интриг — и даже репрессии описывает не столько как преступление и трагедию, сколько как неверную и глупую методологию; сюжет о том, как советская власть превратилась власть в секретарей, людей, работающих с бумажками, а не со смыслами, тут описан блестяще.

Во-вторых, кучей трогательных деталей, которые автора, кажется, совершенно не трогают, но читателю это вряд ли может помешать — мне, скажем, больше всего запомнился момент, когда Троцкого начинают постепенно выжимать из правящей верхушки, и в знак своего презрительного равнодушия к происходящему он читает на заседаниях Политбюро французские романы.

В-третьих, разоблачая практически всех своих соратников по партии (с некоторым оговорками хвалят тут только Бухарина и, кажется, Фрунзе), Бажанов во многом разоблачает и себя — то есть это еще и автопортрет, который говорит об авторе много больше, чем ему бы хотелось. Начиная от того, как он сам понимает коммунизм и почему становится к нему в оппозицию (это, кажется, такое именно внутриаппаратное, ригидное его понимание), и заканчивая какими-то поразительными, но показательными особенностями характера (решившись бежать, Бажанов сначала пытается устроить дело так, чтобы сделать это с любимой девушкой, а когда не выходит, просто деловито порывает с ней — при этом бесконечно критикуя всех других персонажей книги за равнодушие к людям).

Ну и в-четвертых, тут, конечно, мощнейший, почти джеймс-бондовский сюжет: молодой человек более-менее по случайности становится членом партии, которая приходит к власти, очень быстро поднимается вверх в государственной иерархии, параллельно приходит к выводу, что все это в гробу видал, — и начинает придумывать план побега. Тут есть и попытка сбежать с помощью конькобежных соревнований в Норвегии, и прекрасная история о переходе границы с Персией в компании приставленного ГПУ сексота (Бажанов пишет, что сказал ему: мол, либо едете со мной, либо возвращаетесь, и вас расстреливают), и бегство из Персии в Индию, и якобы попытка нацистов привлечь Бажанова к созданию оккупационного российского правительства, и еще куча всяких изумительных мини-историй; то есть после того, как секретарем Сталина Бажанов быть перестал, жизнь его менее интересной не стала.

Традиционно ссылка на Bookmate: https://bookmate.com/books/VCJNs132

Кстати, поблагодарить за появление этой книги в «Киндле» моей жены необходимо могучего интеллектуала Илью Венявкина. У него есть и свой канал, к сожалению, очень редко обновляющийся — но подписаться все равно советую: как минимум там регулярно выкладываются новые главы его книги о писателе Афиногенова в 1930-е годы, страшно интересный нон-фикшн о психосоциальном, если так можно выразиться, переживании террора, о том, как человек, обязанный советской системе своим успехом и искреннее в нее верящий, пытается как-то внутренне и внешне сжиться с происходящим вокруг.

https://t.me/vnutriterrora

Для тех, кому понравился на фестивале Beat фильм «Город призраков», — неплохое дополнение, а точнее, предисловие: «Only The Dead», документалка про американское вторжение в Ирак, снятая австралийским журналистом Майклом Уэром, который сумел побывать в самых адских иракских переделках.

Сделано кино, конечно, не очень толково — Уэр всю дорогу не может определиться, что за историю он рассказывает и в каком жанре: то ли это военный травелог о семи годах, проведенных в Ираке; то ли журналистское расследование о том, откуда взялось иракское сопротивление (а впоследствии и ИГИЛ, хотя Уэр делал свой фильм еще до того, как оно превратилось в бренд); то ли вообще эссе о том, как война корежит людей изнутри. Сильные места возникают в каждой из трех ипостасей. Вот хроники Рамади, места самых жестких битв, где американцев убивают каждый день и где герой вместе с солдатами еле-еле укрывается от пуль «Калашникова», старательно фиксируя все происходящее на пленку. Вот пунктирный, но познавательный рассказ об основоположнике нового иракского террора Абу Мусабе аль-Заркави — человеке, который первым начал снимать на пленку публичные казни американцев и который первым сумел оказать американцам в Ираке полноценное сопротивление (до этого Уэр также устанавливает контакт с чуть более цивилизованным повстанцами, которые, в частности, предлагают ему засвидетельствовать, как они среди ночи палят из ракетной установки по американской военной базе). А вот мучительная сцена в конце фильма: солдаты находят умирающего, но еще живого иракского молодого парня и оставляют его посреди двора, ожидая, пока он испустит дух; никакой врач к нему не подходит; длится это долго на фоне монолога Уэра, который пытается понять, почему он сам в этот момент ничего не сказал и как позволил войне так ожесточить себя.

В общем, это скорее монтаж интересных сцен и суровых размышлений, чем кино в полном смысле слова, — но впечатляет изрядно. А еще лучший персонаж фильма — великий российский фотограф Юрий Козырев: пока Уэр хмурит брови и суровеет, Козырев, в самых жутких и неоднозначных ситуациях оказывающийся рядом с коллегой-журналистом, бесконечно шутит и вообще не теряет присутствия духа. Предлагая, например, приобрести недвижимость в том же Рамади — цены же пока низкие.

(Смотрели на Netflix, туда и ссылка.)

https://www.netflix.com/title/80075824

Несколько человек из разных городов, самому старшему из которых было примерно как обычному выпускнику университета (а самому младшему только недавно исполнилось 18), познакомились во «ВКонтакте» и начали регулярно встречаться на мрачных московских окраинах — чтобы гулять и убивать людей, которые казались им недостойными общества. В основном — бездомных или пьяных. Убивали до абсурдного жестоко — на одном теле насчитали 171 ножевое ранение, на другом — 84; также шел в ход молоток. Всего сейчас известно о полутора десятках жертв; не исключено, что их было больше.

Очень мощный материал Дани Туровского про то, как из тупой российской обыденности рождается совершенно инфернальное (и при этом по-своему рациональное) зло, — и про то, что механизмов, позволяющих как-то с этим злом справиться у общества, в общем-то, нет (см. эпизоды в деревне Поречье и финал). В таких сюжетах важны детали — они-то и позволяют встроить всю эту хтонь в окружающую действительность; разглядеть людей и в тех, кого убивают, и в тех, кто убивает; именно поэтому деталей тут много.

https://meduza.io/feature/2017/06/20/spokoyno-i-s-udovolstviem

Не смотрел эту документалку, но смело заношу ее в список к просмотру — и вам советую. Как и подписаться на канал моего друга Вани Калашникова, который замечательно умеет рассказывать про футбол как человеческую комедию (коей он, в общем-то, и является). Как верно следует из названия канала, важную роль в этой комедии играет и то, чем мы набиваем пузо.

Четыре года назад на Кубок Конфедераций приехала сборная Таити – и проиграла три матча с разницей мячей 1:24. На остальных турнирах примерно так же, хоть и чуть легче, лупили сборную Новой Зеландии, вот и сейчас она рискует остаться без побед и без голов. Тем не менее судьба команды из конфедерации Океании может быть дико увлекательной; об этом – великий фильм Next Goal Wins.

В 2001 году сборная Американского Самоа потерпела самое сокрушительное поражение в истории международного футбола, проиграв Австралии со счетом 0:31. К 2014 году самоанцы не забивали больше гола в сезон, ни разу не побеждали в официальном матче и 17 лет подряд сидели на самом дне рейтинга ФИФА, то есть были худшей командой в мире.

Перед началом отбора ЧМ-2014 Американское Самоа возглавил Томас Ронген, голландец с американской тренерской лицензией и соответствующим взглядом на жизнь. Ему досталась команда на пару уровней ниже ЛФЛ с прекрасным подбором игроков: там был вратарь, который пропустил те самые 31 гол от Австралии, и каждую ночь перед сном пытался отыграться на Playstation; центральный защитник третьего пола – мужчина, воспитанный как женщина (традиционная история для Самоа); нападающий, покинувший острова для службы в США, но решивший вернуться на родину ради футбола.

Дальше уже спойлер, скажу одно – фильм отлично показывает, что искусство мотивации в футболе ничуть не переоценено и порой работает куда эффективнее, чем тактика и физподготовка. Самоанцев ждут и победы, и поражения, и разъезд по домам, но разъезжаться они будут людьми, которые переписали футбольную историю своей страны.

Ищите и смотрите https://www.youtube.com/watch?v=OIeKkjJNM6A

Добрался наконец до эпической статьи в New York Times Magazine про открытые браки (тег: «за что все еще имеет смысл читать NYT»). Как знают постоянные читатели этого канала, здесь редко появляются статьи про отношения, но вот это — тот случай, когда стоит прочитать. С точки зрения метода тут все, как мы любим: автор на протяжении многих месяцев постоянно разговаривала с несколькими семейными парами, решившими «открыть» свой брак (то есть начать встречаться и спать с другими людьми, при этом ставя друг друга в известность и не разрывая отношений), прочитала кучу научных книжек про то, как может меняться моногамия в современном обществе, а в довершение всего начала еще и ловить себя на том, что мужа любит, но влюбиться в кого-то параллельно тоже была бы не прочь.

Стержневая история — про Дэниела и Элизабет, мужа и жену, которым уже за 40. Они любят друг друга, но в их личной жизни и конкретно в сексе как будто чего-то не хватает; мужчина предлагает «открыть» брак и начать встречаться с другими людьми, жене эта идея не нравится; потом ей диагностируют болезнь Паркинсона, хотя она чувствует себя отлично; на каких-то занятиях по физиотерапии она встречает человека с такими же проблемами (женатого) — и вскоре начинает с ним встречаться и спать, думая, что муж не будет против (сам же предлагал). Когда он узнает, сначала собирается разводиться; потом они долго обсуждают, ходят, кажется, к терапевту — и решают, что по-прежнему любят друг друга; и Дэниел сам начинает искать себе вторые отношения — и находят; а с бойфрендом жены они вообще теперь дружат, хоть тот так и не сказал о романе на стороне собственной супруге.

Ну это совсем пунктиром, конечно, — там много подробностей, и написано все каким-то по-хорошему сдержанным тоном; без лишней отстраненности, которая вряд ли бы сработала в тексте на такую тему, но и без сюсюкания. Вообще с нормализацией открытых браков материал справляется отлично — к финалу, когда, помимо основной, рассказано множество историй (и успешных, и неудачных, и про гетеросексуалов, и про гомо-), если и не сам начинаешь задумываться о чем-то таком, то, во всяком случае, перестаешь воспринимать такого рода сценарии как что-то дикое и «проблемы первого мира». С помощью разнообразных специалистов и книжек авторка любопытно рассказывает, как идея расширения границ моногамии начала возникать в американском обществе (вы угадали, это стало происходить после 1960-х, а скорее даже в 1980-х) — и убедительно показывает, что, в общем, в идее того, что, будучи счастливым (или счастливой) в браке, можно любить еще кого-то, нет ничего возмутительного. В конце концов, классическая моногамия — тоже социальный конструкт, обусловленный теми или иными причинами, которые в 21 веке могут быть не так уж релевантны; да и, как говорит один из героев, что ж плохого, если любви становится больше?

В тексте это называется «новая моногамия» или — реже — «полиамория»: второе слово, судя по всему, как минимум в английском ассоциируется скорее с юным возрастом и таким идейным промискуитетом; здесь же почти всем героям за 40 — и у них всех есть идея семьи и ее сохранения. Примерный смысл новой моногамии: это когда отношения с партнером конституируются не верностью в классическом смысле, но честностью и прозрачностью; когда люди начинают путем проб и ошибок нащупывать не те границы отношений, которые предлагаются социумом, но свои собственные, индивидуальные — и да, эти поиски неизбежно сопряжены с болью, но и эта боль, как говорят сами герои (причем многие), продуктивная: так они учатся лучше чувствовать себя и друг друга.

И еще тут, конечно, интересна роль новых технологий: Элизабет, встретившая своего бойфренда где-то в кружке по интересам, — скорее исключение; вообще-то в основном замужние и женатые люди, решившие провести эксперимент и согласовавшие его с партнерами, делают это через сервисы знакомств и конкретно OKCupid, где можно сразу указать, что у тебя есть семья, и вообще придерживаться все тех же принципов прозрачности. Когда главные герои идут на какую-то коктейльную вечеринку для полиаморов, они чувствуют там себя скорее неуютно; в мире соцсетей в этом смысле как-то проще.

https://www.nytimes.com/2017/05/11/magazine/is-an-open-marriage-a-happier-marriage.html?_r=1

Однажды журналист Джеймс Лэсдан пришел к своему стоматологу и узнал, что тот попал под суд, — да не по какому-нибудь пустяку, а по обвинению в убийстве. Так начинается самый дикий, наверное, текст за последнее время, в котором масса интересных поворотов и — что досадно — никаких отгадок.

История примерно такая. У доктора Гилберто Нунеза был роман с Линдой Колмэн — женщиной, состоявшей в браке с Томасом Колмэном. Нунеза беспокоило, что муж не в курсе, и он начал творить странные вещи. Представившись некой Самантой, он послал со специально купленного под это дело телефона сообщения Колмэну с намеками про роман жены с дантистом. Томас пришел к Линде, та созналась и пошла ругаться с Нунезом. На что стоматолог заявил, что муж послал себе смс сам, а потом предложил сисадмину в своем офисе притвориться агентом ЦРУ (!!) и встретиться с Колмэнами под видом эксперта-расследователя, который может разобраться в ситуации с смс. Впрочем, этого так и не случилось — в итоге Нунез сам пришел к Томасу, бухнулся на колени и во всем признался; Колмэн принял роман жены как факт и в итоге подружился с дантистом. Они даже все вместе отмечали День благодарения. А через несколько дней Томас был убит. Вскоре Нунеза арестовали — нью-йоркская прокуратура заявила, что он отравил соперника после того, как Линда окончательно порвала с любовником, использовав для этого мидазолам, к которому у дантиста был доступ.

И это только начало — дальше начинается рассказ о судебном процессе, тоже довольно диком. (Тут еще надо отметить, что текст изрядно персонализирован; в том смысле, что автор, например, делает выводы об искренности Линды, выслушав ее показания в зале суда, и отметает версию, что мужа убила жена.) Концы не сходятся с концами — Нунез никак не выглядит маньяком, помешанным на страсти к Линде, каким его хочет представить прокурор; формально доступ к мидазоламу у него был, но оба флакона с веществом, изъятые из его офиса, оказываются нераспечатанными, да и концентрация вещества в организме Колмэна, учитывая его большую массу тела, оказывается неоднозначно низкой (то есть не факт, что Колмэна убили ядом); ну и так далее. Выясняются все новые и новые странные подробности: Нунезу предъявляют, в частности, попытку выдать себя за агента ЦРУ — и оказывается, что у него действительно было фальшивое удостоверение сотрудника агентства, но приобрел он его, чтобы использовать в сексуальных играх. Также обнаруживается, что Линда, вопреки собственным заявлениям, вовсе не разрывала связи с Нунезом накануне убийства.

Присутствует и загадочный эпизод с машиной, которая стояла рядом с машиной Колмэна рано утром на парковке у «Планеты Фитнесс»: они простояли так 28 минут, и, видимо, там что-то происходило, учитывая, что Колмэн был найден мертвым на откинутом сидении своего автомобиля с расстегнутой ширинкой. Утверждается, что второй машиной была машина Нунеза, и он споил сопернику отравленный кофе; и действительно на то похоже, но безусловных доказательств нет. Также оказывается, что Колмэн был зарегистрирован на сайте секс-знакомств, а в круглосуточных спортзалах часто происходят такого рода встречи (по касательной возникает и версия о том, что Колмэн-муж и Нунез тоже были любовниками). Никаких следов ДНК Нунеза в машине Колмэна не обнаружили; прокурор в суде утверждает, что за 28 минут дантист не только успел убить Томаса, но и уничтожить все свои следы в машине. Вообще, версия обвинения строится на то, что Нунез — одновременно хитроумный злоумышленник и нелепый чудак, что плохо сочетается между собой.

В общем, черт знает что — и главное, что это криминальная история из тех, где так и непонятно, кто убийца. Как и почему умер Томас Колмэн, до конца неизвестно. Нунеза оправдали по обвинению в убийстве, но впоследствии приговорили к реальному сроку за пару мелких нарушений, найденных в результате расследования (он якобы недоплатил за страховку и соврал в заявлении на ношении оружия); вынося вердикт, судья, до того казавшийся разумным и хладнокровным, вдруг сорвался, чуть ли не впрямую обвинил дантиста в убийстве — и впаял ему два с лишним года в тюрьме. Итого: очень интересный текст, не отвечающий ни на какие вопросы из тех, что в нем заданы, — если из него и выводится какая-то мораль, то сродни той, что появляется в фильме «После прочтения сжечь». Только здесь все-таки не все идиоты, а все просто очень странные люди.

http://www.newyorker.com/magazine/2017/07/03/my-dentists-murder-trial?mc_cid=5c83fba538&mc_eid=ecb5efaf65

Журнал National Enquirer знает всякий, кто больше пары раз бывал в классических американских супермаркетах. Стойка с ним и его аналогами всегда стоит прямо у касс — и поражает воображение силой размещенных на обложке заявлений. Обычно там пишут что-то вроде: «Шок! Хиллари Клинтон умрет через три месяца»; или там — «Том Круз оказался педофилом!»; или там — «Преступное прошлое Тейлор Свифт». Во все это, с одной стороны, не верится ни на секунду; с другой – издание покупают сотни тысяч человек, и оно способно проникать решительно во все информационные пузыри (в прошлом, что ли, году уважаемый журналист Михаил Козырев на полном серьезе заявлял в своем фейсбуке, что Принс умер от СПИДа, ссылаясь ровно на National Enquirer).

Еще один интересный материал из нового «Нью-Йоркера» — профайл Дэвида Пекера, издателя National Enquirer и еще нескольких еженедельных таблоидов, живущих по той же модели. Предсказуемым образом редакцию издания Пекер интересует в первую очередь с той точки зрения Трампа: Пекер и Трамп — закадычные друзья, и Джеффри Тубин (главный юридический автор «Нью-Йоркера») много места уделяет тому, что National Enquirer по распоряжению издателя не пишет про президента ничего плохого, зато перед выборами поддержал его кандидатуру и даже публиковал его колонки. С другой стороны, сам «Нью-Йоркер» не пишет про Трампа ничего хорошего, да и вообще медийная партийность в Америке — сложная штука. С третьей, о какой вообще журналистской этике может идти в случае человека, который пишет на обложку, что Хиллари Клинтон — инопланетянин, и однажды запретил публиковать расследование, направленное против одного из соинвесторов медиахолдинга? Короче, весь этот догматизм довольно банален, поэтому я обращу внимание на другие вещи: мне всегда было интересно, как National Enquirer умудряется существовать, учитывая, что его обложки зачастую, прямо скажем, врут, и материал во многом дает ответ на этот вопрос — к тому же с широким контекстом.

Интересна история издания: ушлый италоамериканец основал National Enquirer в 1950-х как обычный еженедельник, но когда обнаружил, что тот не продается, вдруг осознал, что людей интересуют трэш, кровь и кишки — и переключился на таблоидную повестку. Важнейшей его бизнес-идеей была затея с появлением журнала на прилавках супермаркетов – крови пришлось сделать поменьше, селебрити — побольше, в результате продаж скакнули вверх, а номер, на обложке которого был Элвис Пресли в гробу, побил все рекорды. С самого начала National Enquirer клал на догмы серьезных медиа и, например, не видел ничего зазорного в том, чтобы платить за интервью источникам.

Пекер к моменту прихода в National Enquirer уже был видавшим виды медиадеятелем — и к моменту его появления в издании ситуация была уже не так безоблачна: в частности, появилось много конкурентов. Пекер решил ситуацию так: скупил конкурирующие издания и перепрофилировал их на разные возрастные группы. Таким образом, издаваемые его компанией OK и US Weekly адресованы молодежи и специализируются на голливудских сплетнях. National Enquirer — это для пятидесятилетних: он про расследования (окей, «расследования»). The Globe — для шестидесятилетних: они любят почитать про королевскую семью и про то, какая ужасная Хиллари Клинтон. Наконец, средний возраст читателей National Examiner — 80 (!!) лет, у них совсем мало денег, и они любят материалы про сериал Golden Girls. Полная линейка.

Наконец, мне всегда было интересно, каким образом National Enquirer умудряется печатать такие обложки и не терять миллионы в судах. Выясняется: во-первых, у компании есть юристы и процедуры — они всегда запрашивают комментарии героев и отказываются публиковать материалы, если герои предоставляют доказательства, что написанное изданием — неправда (но не если они просто говорят, что это неправда). Во-вторых, большинство знаменитостей просто предпочитают не связываться с таблоидами — себе дороже; эффект Стрейзанд: если ответишь, они превратят твой ответ в еще один скандальный материал. Политики почти никогда не реагируют на издания Пекера — отсюда такие топтания по Хиллари.

Появление текста про Пекера в «Нью-Йоркере» обусловлено, конечно, не только Трампом, но еще одним устрашающим для редакции журнала обстоятельством: сейчас компания Пекера всерьез раздумывает над тем, чтобы купить Time Inc., респектабельный, но не слишком доходный ИД, в который входят такие издания, как Sports Illustrated, People и (о ужас!) Time. Перспектива, в которой главный издатель таблоидов в стране будет рулить главным в стране еженедельником, и правда может внушать ужас — это как если бы Арам Габрелянов издавал «Известия» (oh wait…). С другой стороны, с точки зрения как риторического, так и экономического развития американских медиа, в этом есть своя неумолимая логика. Как и то, что США теперь рулит Дональд Трамп — преданный читатель National Enquirer, который в 80-х и 90-х сам охотно нашептывал своему другу Дэвиду Пекеру сенсации, впоследствии появлявшиеся в журнале.

http://www.newyorker.com/magazine/2017/07/03/the-national-enquirers-fervor-for-trump

Две впечатляющие истории про то, как обманчива человеческая память. Первая — в том же «Нью-Йоркере».

В 1985 году в небольшом городе Беатрис в штате Небраска была жестоко убита женщина — ее изнасиловали и задушили в собственной квартире. Полиция не смогла найти никаких подозреваемых по горячим следам, но бывший полицейский, разводивший свиней на ферме рядом с городом, сказал дочери убитой, что обязательно найдет виновных. Через два года он вернулся на службу в офис местного шерифа; в 1989-м — все-таки раскрыл дело: по обвинению в убийстве сначала были арестованы Ада Тейлор и Джозеф Уайт, двое неблагополучных молодых людей с подозрительными сексуальными повадками, ошивавшихся неподалеку от места убийства, а потом еще четверо их друзей (у шестого подозреваемого наконец оказалась кровь той группы, которая была обнаружена на месте убийства). Важную роль в поимке подозреваемых сыграл местный психотерапевт — с его помощью большинство арестованных вспомнили о том, как убивали Уилсон, и во всем сознались.

А теперь — твист. Вспоминать было нечего. Как выяснилось пару десятков лет спустя после анализа ДНК, Тейлор, Уайт и их знакомые не имели к преступлению никакого отношения (ну и вообще — все-таки странно убивать и насиловать одинокую женщину вшестером; впрочем, прокуроров это не смутило). Их там не было вовсе, они ни в чем не участвовали. Однако только один из шестерых арестованных с самого начала и до самого конца говорил о своей невиновности. Остальные постепенно смирились с тем, что они виновны в убийстве и «вспомнили» все до мельчайших подробностей. Ада Тейлор до сих пор помнит физическое усилие, с которым она душила Уилсон подушкой. Несмотря на то что ее оправдали и она вышла из тюрьмы, Тейлор по-прежнему то и дело говорит о преступлении так, будто она его совершила.

В принципе, это типичная довольно для Америки история — маленький городок, правоохранители, готовые на многое ради раскрытия преступления (на что-то закрыть глаза, что-то допустить и так далее), люди, которые непохожи на других и потому заведомо вызывают подозрения, — но поворот с памятью, конечно, ошеломляет. Во-первых, это про силу терапии: едва ли не главным отрицательным героем (хотя их тут целая россыпь) оказывается психолог по фамилии Прайс, кажется, единственный терапевт на весь город, который так или иначе уже был знаком со всеми героями на момент их ареста — и так или иначе помог тому, что в их памяти возник страшный эпизод, которого с ними никогда не происходило; сам Прайс, конечно, был убежден, что они его просто вытеснили из-за его травматичности. Во-вторых, поражает, какие же все несчастные. Ну то есть буквально у всех арестованных чудовищные, переполненные травмами биографии — что во многом объясняет то, что с их памятью такое произошло; всех так или иначе били или насиловали в детстве, все бедные, у кого-то проблема с признанием своей сексуальности, у кого-то отобрали родительские права, всех ужасно жалко. Такой почти роман «Елтышевы» в каком-то смысле — только про американскую глубинку, и зло оказывается не в тех, кто опустился на дно, а в тех, кто по умолчанию видит в них обвиняемых.

http://www.newyorker.com/magazine/2017/06/19/remembering-the-murder-you-didnt-commit

И вторая история про память — с не менее ошеломляющим твистом. Когда Кэйти Спенсер было шесть лет, ее отца посадили в тюрьму по обвинению в педофилии и растлении собственных детей. Кэйти сама рассказала следователям о том, как папа «играл» с ней в сексуальной манере; показания против отца и отчима также дали брат Кэйти и его приемный сын от второй жены.

Папа — его зовут Рэй и он сам раньше служил в полиции — полностью охренел от таких обвинений: сначала он был в ярости и все отрицал, потом, когда услышал, что о нем говорят его дети, впал в прострацию и начал сам себя подозревать в страшных вещах. Он почти покончил жизнь самоубийством; в итоге принял так называемую сделку Алфорда (это когда человек соглашается на вердикт без суда, не признавая вины, но признавая, что кейс против него слишком силен) — и был осужден на два пожизненных срока и еще четырнадцать лет.

Когда Кэйти подросла, она начала задаваться вопросами. Проблема была в том, что она ничего не помнила о домогательствах отца, — а помнила только то, что о деле рассказывала ей мать. Более того: она много читала о жертвах, перенесших сексуальные домогательства в детстве, и не находила у себя никаких подобных симптомов. У нее все было в порядке с психикой; все нормально с сексуальной жизнью; никаких травм и триггеров. В какой-то момент она спросила у матери, откуда она взяла историю про домогательства; та дала ей почитать свои дневники про то, как странно Кэйти вела себя на приемах у докторов, но дочь не была убеждена. Когда она у родного брата, почему она не помнит домогательства отца, тот сказал наотрез: потому что их не было. И если Кэйти как-то смогла поместить свои сомнения в отдельную часть головы, то Мэтт, которому в момент следствия против Рэя было больше лет и которого следователи тоже убедили в том, что отец вел себя непотребно, в этом никогда не верил — и то, что версия его жизни в его голове сильно расходилась с версией его жизни в изложении всех близких и знакомых, у него возникла куча проблем: с алкоголем, наркотиками, родственниками и так далее.

В 2004 году губернатор Орегона смягчил наказание Рэю — его убедили новые доказательства, найденные третьей женой мужчины; оказалось, что кейс против бывшего полицейского был куда слабее, чем сами следователи сказали обвиняемые; кроме того, выяснилось, что вторая жена Рэя вскоре после того, как он сел в тюрьу, съехалась с человеком, отвечавшим за расследование его дела (то есть появились основания полагать, что все это было подставой).

Вскоре после выхода из тюрьмы Рэй встретился с Мэттом. К главной теме разговора они подошли только на третий день. Рэй сказал, что он не делал того, в чем его обвиняли. Мэтт ответил, что он знает об этом. На следующий день они пошли к адвокату, и Мэтт написал заявление о том, что отец никогда его не насиловал. Почти сразу после этого, по его словам, он перестал принимать наркотики — его как будто отпустило.

Встреча и примирение с Кэйти тоже прошло хорошо; она чувствовала себя рядом с отцом хорошо и безопасно — и снова начала терзаться, что посадила невинного человека за решетку (да еще и отца) на двадцать лет. Рэй говорил детям, что не стоит себя винить, но это особого эффекта не имело. Кэйти тоже написала заявление; в конце концов все обвинения против Рэя были сняты — а потом, когда всплыла пленка с очень сомнительным допросом Кэйти, где следователь по сути заставлял ее обвинить отца, семья еще и подала против полицейских, занимавшихся делом, гражданский иск. На процессе третья предполагаемая жертва — Мэтт-старший, сын второй жены Рэя, также обвинивший его в абьюзе, — был очень удивлен тому, что Мэтт-младший и Кэйти отозвали показания и продолжил утверждать, что его насиловали. Присяжные постановили, что следователи виновны; потом судья отменил вердикт на основании того, что присяжным дали не до конца точные инструкции; потом суд восстановил вердикт. Теперь следователи должны заплатить Рэю много денег компенсации, но, разумеется, нет уверенности, что они это сделают.

Ну и там еще много деталей, например, про то, как все это восприняла первая жена Рэя, мать Кэйти и Мэтта-младшего (как-то мутно — то есть она не была против воссоединения детей с бывшим мужем, но и никогда не признала его виновность). Тоже мощная и страшная история про то, как возникают фальшивые воспоминания — и как трудно их исправить. Ну и про злоупотребление властью, конечно.

http://www.esquire.com/news-politics/a54715/ray-spencer-false-sexual-abuse-accusation/

Тот случай, когда перечитываешь текст, который сам редактировал, и все равно интересно.

Начнем неделю с истории, по которой можно было бы снять кино или написать авантюрный роман — и которая читается также. Житель Томска Александр Климанов начинал политическую карьеру с того, что устраивал пикеты за кандидатов от «Единой России», но в какой-то момент влился в ряды СПС и стал оппозиционером — например, организовывал в Томске митинги за честные выборы.

В какой-то момент он решил, что за посты в блоге его могут посадить в тюрьму — и понял, что из России надо бежать. Сначала — на Украину, где он собирался воевать, а в итоге поработал на администрацию губернатора Одессы Михаила Саакашвили. А потом, когда Климанов понял, что украинский паспорт ему давать не собираются, он решился на отчаянное приключение — полетел в Мексику, пришел на границу с США и заявил пограничнику: «Ай эм рашн оппозишонист. Ай нид политикал эсайлум».

После чего его забрали в депортационную тюрьму, где россиянину предстояло провести восемь месяцев рядом с оппозиционерами из Бангладеша и уголовниками с Восточного Побережья. Что было дальше, как он убеждал американский суд, что его надо пустить страну, и причем тут Илон Маск — в большом репортаже «Медузы». Правда захватывающая история — которая одинаково интересно и наглядно рассказывает и про современную Россию, и про современную Америку.

https://meduza.io/feature/2017/07/03/dolgaya-doroga-k-ilonu-masku?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

(Простите, у нас на этой неделе много интересного.)

У меня как редактора есть один любимый жанр материалов — я называю его «жизнь после новостей» (не исключено даже, что я пишу об этом здесь не впервые). Всегда интересно посмотреть, что случилось с каким-то сюжетом — человеком, институцией, местом — после того, как он выпал из зоны общественного внимания: в каком-то смысле это куда глубже рассказывает нам о том, как устроена окружающая реальность, чем материалы, появляющиеся по актуальному новостному поводу.

В июле 2012-го вся Россия узнала название Крымск — небольшой город в Краснодарском крае накрыло огромное наводнение, в котором погибли полторы сотни человек и пострадали десятки тысяч. Тогда про Крымск думали все — и (как минимум на словах) государство, и простые граждане, которые ехали туда волонтерами и передавали помощь.

Спецкор Жегулев отправился в Крымск, чтобы посмотреть, как город живет пять лет и пять с половиной миллиардов рублей спустя, — и обнаружил по-своему очень типичную для России ситуацию. Вроде бы все по-другому — однако есть много «но». Построили новое жилье — но досталось не всем. Дали компенсации — но тоже не всем. Строили укрепления, чтобы предотвратить следующую катастрофу, — но деньги то ли украли, то ли потратили, и построили их всего наполовину. Не столько специально грустный, сколько показательный — и в этом смысле полезный текст.

https://meduza.io/feature/2017/07/04/spasennye-napolovinu?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Наконец получилось сделать по-настоящему интересный политический профайл на российском материале. Задача не из простых!