Ну и раз сегодня день похвал друзья и единомышленникам, вот еще: Кирилл Сорокин и Алена Бочарова, основатели лучшего в России фестиваля документального кино Beat и вообще одни из лучших людей на свете, наконец-то завели канал про, собственно говоря, это документальное кино. Я тут тоже кое-что иногда про это пишу — так вот, Кирилл и Алена смотрят в сто раз больше, чем я, и в столько же раз лучше понимают, что с документальным кино сейчас происходят (и у нас, и в мире). А происходят с ним очень интересные вещи — на мой вкус, куда более интересные, чем с игровым.

В общем, подписывайтесь немедленно.

https://t.me/feltlikeakiss

Посмотрел вчера «One: Life on the Limit» — хороший документальный фильм про «Формулу-1» (был душевный запрос на что-то спортивное). Статусность картины подтверждается хотя бы тем, что закадровым голосом там работает Майкл Фассбендер; ну и говорят тоже все главные люди — от Джеки Стюарта и Жаки Икса до Берни, Макса Мосли и еще здорового Шумахера.

Сюжет четкий, хотя сначала в паре моментов и размывается (ну не удержались авторы от того, чтобы показать полный квалификационный круг Сенны в Монако, бывает), — про «Формулу-1» как спорт, в котором человек тестирует предел своих возможностей; и про то, к чему может приводить нарушение этих пределов. Иными словами — про риски, безопасность и про то, как пилоты и команды в какой-то момент начали бороться за право не умирать на трассе. Соответствуют сюжету и хронологические пропорции — больше всего про конец 60-х — начало 70-х; совсем ничего про последние 20 лет (фильм был выпущен до гибели Жюля Бианки; думаю, будь эта смерть тут учтена, пафос был бы чуть другой). И хотя именно эта эпоха довольно неплохо описана и канонизирована в том числе в художественном кино (см. прекрасный фильм «Rush»), все равно интересно и много всяких занятных подробностей: например, про то, как в 60-х, до того, как в гонки пришел большой бизнес и телевидение, время прохождения круга измеряли женщины гонщиков, то есть буквально сидели с секундомером на финише. Ну и сделано здорово. Это, наверное, немного спойлер, но что-то я сомневаюсь, что среди читателей много интересующихся темой, поэтому расскажу. Там круто обставлено появление Ники Лауды. До какого-то момента говорят все большие гонщики, дожившие до наших дней, кроме него, и даже начинаешь немного недоумевать — и тут его голос появляется ровно в тот момент, когда на экране показывают его страшную аварию, как будто опровергая собственную смерть, которую зритель, не знающий историю спорта, уже наверняка предположил. Очень красиво.

https://www.youtube.com/watch?v=GUR6ZWoVBs0

С 1994 года в московском Ясенево работала небольшая школа для одаренных детей «Лига школ». Как рассказывают несколько десятков ее выпускников и бывших сотрудников, в течение более чем 20 лет директор школы и его заместитель сексуально домогались учениц — целовали, раздевали, спали с ними вместе; доходило и до секса. Два года назад выпускники собрали свидетельства жертв, заявивших о сексуальном насилии, и заставили руководство «Лиги» закрыть школу, взяв с директора и его заместителя обещание уйти из образования, — однако оба продолжили работать с детьми.

Над этим материалом спецкор «Медузы» Даниил Туровский работал несколько месяцев. Сегодня мы публикуем его расследование.

https://meduza.io/feature/2017/01/23/25-let-nasiliya?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Грандиозный довольно текст Андрея Шенталя (не знаю, кто это) про русскую поп-музыку 90-х в контексте сексуальной эмансипации в условиях дикого капитализма — а также про то, как и почему призраки и фантомы этой поп-музыки так настойчиво возвращаются в нынешнюю культуру.

Репортажная вводка откровенно неудачная; автор местами злоупотребляет птичьим языком, которое свойственно письму, стремящемуся маркировать свою интеллектуальность (вот узнал новое для себя слово «интерпелляция»), слишком резво проскакивает 2000-е и местами предсказуемо поддается искушению избыточными обобщениями, но это все мелкие придирки — вообще-то давно не помню таких текстов про музыку на русском языке; браво.

http://www.colta.ru/articles/raznoglasiya/13743

Архивное: замечательный профайл Бена Брэдли, написанный в 1995-м году Дэвидом Ремником (сейчас, если кто не помнит, он главный редактор «Нью-Йоркера»). Вообще тексты журналистов про журналистов, как правило, интересные — как минимум самим журналистам; ну и вот это ровно тот случай. Хотя, если уж совсем буквоедски, то это и не профайл даже, а такая софистицированная рецензия на мемуары героя.

Брэдли — один из самых легендарных американских газетных редакторов за последние полвека; человек, который пришел в средненькую газету The Washington Post и сделал ее реальным конкурентом The New York Times в гонке за главное издание в стране и в мире. Это он перехватил у нью-йоркских коллег инициативу с публикацией The Pentagon Papers про американское поражение в Ираке; это он прикрыл Бернстайна и Вудворда, когда они расследовали историю вокруг «Уотергейта» (про это много есть в фильме «Вся президентская рать»); это он сумел вытащить газету из скандала начала 80-х, когда журналистка WP сначала получила «Пулитцера», а потом признала, что свой материал про несчастного несовершеннолетнего героинового наркомана она попросту выдумала.

С последней истории текст начинается — ровно в тот момент, когда затухали ее последствия, в начале 80-х, Рэмник работал в The WP интерном. Но интересен текст не рассказом о достижениях Брэдли, а скорее рассказом о его прошлом и характере. Брэдли, конечно, — из породы американских журналистов старой школы: выходец из богатой семьи, который никогда ни в чем не нуждался, учился в лучших университетах и сделал карьеру во многом за счет того, что жил по соседству с Джоном Кеннеди еще до того, как тот стал президентом США. Они дружили домами, ходили друг к другу в гости, ну и ДжФК регулярно нашептывал Брэдли разнообразную информацию, которую он хотел сделать публичной, — ситуация, сейчас малопредставимая хотя бы с точки зрения журналистской этики, но в пересказе, конечно, захватывающая.

Рэмник пишет о Брэдли в первую очередь как об аристократичном политике; человеке, который всегда умел наладить идеальные отношения с людьми богаче его и выше его по званию; человеке, который никогда ни в чем особенно не нуждался; человеке, который сидел за своими рабочим столом в редакции, исключительно положив на него ноги. Брэдли умер в октябре 2014-го; когда один из наших преподавателей в университете Миссури спросил, кто это такой, на этот вопрос не смог ответить никто, включая американцев.

http://www.newyorker.com/magazine/1995/09/18/last-of-the-red-hots

Два текста про людей странных профессий, связанных с животными, которые (тексты) объединяет также то, что журналистам очень хочется связать динамику работы героев с глобальным изменением климата. Вполне возможно, небезосновательно — но нарочитость связки все же бросается в глаза.

Первая история — для любителей бердвотчинга: про единственного в Америке эксперта по криминальной орнитологической экспертизе. Иными словами — про человека, к которому обращаются правоохранительные органы, если их расследования каким-то образом связаны с птицами: например, с контрабандой запрещенных перьев. Зовут героя довольно уморительным именем Пеппер Трэйл (Перечный Путь; при этом имя настоящее), и за несколько десятилетий, проведенных на своем посту в городе Эшленд, штат Орегон, он повидал всякого и теперь умеет максимально точно определять виды птиц по малейшим деталям — ну по перьям, например.

Трэйл принимает участие в разных расследованиях: пытается установить, как повлиял разлив нефти на ту или иную популяцию (очень негативно; вот тебе и про изменение климата); устанавливает точную причину проблем с самолетом, анализируя то, что осталось от попавшей в турбину птицы; разбирается с артифактами, сделанные из перьев редких гокко и так далее. Подробнее всего в материале разбирается один кейс — соответствующие службы стали все чаще изымать в Америке талисманы с обмотанными нитками трупиками колибри: в Мексике есть поверье, что такие могут помочь одинокому человеку найти любовь. Кейс сначала кажется страшно любопытным (до тех пор, пока не выясняется, что это талисманы), потом — довольно безысходным: судя по всему, производство подобных амулетов в Мексике — целая индустрия; сделать с этим Трэйл явно ничего не может; колибри жалко.

То есть уникальная, конечно, профессия, но не самая веселая.

http://www.audubon.org/magazine/winter-2016/behind-scenes-worlds-top-feather-detective

И второй текст на близкую тему — про женщину, которая живет  в Аляске и служит ветеринаром-патологоанатомом; ее работа — определить, от чего умерло то или иное животное. Поскольку Аляска — регион специфический (то есть там много больших диких зверей и большие расстояния), Кэти Бурек регулярно возит в багажнике своего внедорожника мертвых медведей, а также разделывает мертвых китов, стоя по щиколотку в зыбучих песках.

Эта история в куда большей степени про глобальное изменение климата, хоть и мало о каких фактах Бурек может говорить наверняка: все-таки здоровье животных изучено куда хуже, чем людей, и очень часто вскрытие может лишь с известной степенью достоверности ответить на вопрос о причине смерти. И тем не менее: это самое глобальное изменение, помимо прочего, приводит к тому, что те или иные животные меняют свои места обитания, а значит — попадают в новую среду и приносят туда с собой новые бактерии и заболевания. Которые в свою очередь могут серьезно угрожать традиционным обитаниям этих земель. Как это и происходит на Аляске. Ярче всего это в тексте показано на примере падежа морских выдр в 2015-м году, который произошел из-за того, что на север приплыли с массивом теплой воды токсичные водоросли. Много и других, чуть менее очевидных примеров, которые в целом собираются в пугающую, как обычно, картину.

Хотя про вскрытие медведя в гараже и труп оленя в багажнике интереснее, если честно.

https://www.outsideonline.com/2143191/detective-northern-oddities

Очень длинный прогон лингвиста Дэниэла Эверетта, который, оказывается, считает, что десять лет назад опроверг своим полевым исследованием ключевую лингвистическую идею Ноама Хомского — за что его теперь значительная часть лингвистического сообщества травит и объявляет «нерелевантным». Про этот конфликт написал в прошлом году книгу «The Kingdom of Speech» Том наш Вулф.

Это, конечно, во многом про внутрилингвистические разборки, но много и ценного — просто потому что полемика идет вокруг базовых представлений о языке и о том, чем человек отличается от животного (грубо говоря). Не буду притворяться специалистом, хоть и дипломированный филолог; перескажу то, что прочитал. Это можно сделать очень кратко:

1) Хомский считает, что базовым свойством языка является рекурсия, то есть способность одних языковых единиц включать в себя другие и реферировать к ним.

2) Эверетт 20 лет исследовал язык амазонского племени пирахан и пришел к выводу, что в нем рекурсии нет. Вообще. А если ее нет, то и исходная гипотеза Хомского, на которой построено множество современных лингвистических работ, неверна. Отсюда и конфликт со взаимными оскорблениями и прочими неприятностями.

В тексте довольно подробно обсуждается то, как именно Хомский определяет язык через рекурсивность и почему он может быть неправ, но меня, если честно, больше всего заинтересовало племя пирахан. То есть где-то в джунглях Амазонки живут люди, говорящие на таком удивительном языке без рекурсии — ну надо же. И поскольку аргумент Эверетта сводится к тому, что человеческий язык определяется культурой, а не строением мозга (опять же, очень грубо говоря), становится страшно интересно, что уже у пирахан за культура. Увы, про это Эверетт ничего почти не пишет — но наверняка пишет кто-нибудь другой (буду благодарен за подсказки).

https://aeon.co/essays/why-language-is-not-everything-that-noam-chomsky-said-it-is

Еще один интересный текст, суть которого можно пересказать буквально в двух словах. Тоже про фундаментальные вещи — только на сей раз про историю.

В общем, как известно, современная западная цивилизация вышла из древней Греции. На ее полноценных праотцов претендуют две культуры: крито-микенская и минойская. На протяжении 20 века археологи спорили, какая из них первична, а другая вторична — пребывая в уверенности, что две культуры имели отчетливо разные идентичности, и одна тем или иным образом способствовала падению другой. Так вот, теперь на холме неподалеку от Пилоса нашли невероятно хорошо сохранившуюся могилу некоего воина, которая устроена так, что наводит ученых на мысль, что две культуры не столько конкурировали и боролись, сколько сотрудничали и сожительствовали; что это был такой мини-Евросоюз (прямая цитата из текста); что, в конце концов, современная западная цивилизация есть, в конечном счете, результат культурного обмена и кооперации.

Ну такое — понятно, что археологи тоже как-то реагируют на Трампа и Брекзит (точнее, журналист умеет оформить археологические находки так, что они начинают казаться реакцией). Но даже вне идеологии — хорошая история про то, как откапывают и пытаются понять нечто очень древнее и интересное.

http://www.smithsonianmag.com/history/golden-warrior-greek-tomb-exposes-roots-western-civilization-180961441/

Довольно много откликов на текст про пираха, так что вот вам еще: неведомый мне канал с незаслуженно малым количеством подписчиков красочно рассказывает подробности и про Эверетта, и про лингвистические баталии. Не помешает и подписаться!

(А «пирахан» — это так в русской википедии написано, но автору верю больше, чем ей, так что отсюда и далее будем говорить «пираха».)

Горбачёв в "я просто текст" @thedailyprophet пересказал тут недавно выступление Эверетта, который уже много лет единолично хуесосит Хомского вместе с его обязательной рекурсией, и у меня тут есть пять копеек по теме.

Если коротко и очень грубо, великий лингвист Наум Хомский считает, что неотъемлемым свойством любого человеческого языка является способность порождать предложения-матрёшки типа "Хасан написал, что по телевизору сказали, что Борис устал и уходит". Эверетт же утверждает, что в языке пираха (а не "пирахан", как почему-то пишет Шурик) рекурсии нет вовсе, и говорят эти ребята исключительно отдельными простыми предложениями. И потому иди-ка ты, Наум, со своей дегенеративной грамматикой. Вообще для лингвиста язык без рекурсии - это действительно как учебник по математике без главы про умножение, но об этом потом. А сейчас будут очень длинные пять копеек.

Эверетт написал про южноамериканских пираха целую книгу, в которой много чего поинтереснее матрёшечных конструкций. Во-первых, у пираха помимо рекурсии нет ещё и числительных после трёх. Всё, что больше, называется "много", и вроде как пираханец действительно не в состоянии посчитать пальцы у себя на руке. И научить их счёту у Эверетта не получилось за все 20 лет жизни с племенем.
Во-вторых, у них рекордно маленький запас фонем - значащих звуков, грубо говоря. Типа 11-13, и меньше нет ни у кого, только где-то в Полинезии есть какие-то неподтверждённые данные по языку с 15 фонемами.
В-третьих, пираха принципиально отказываются учить другие языки, крайне враждебны культурным заимствованиям, с чужаками общаются жестами и стрелами, считают родной язык самым лучшим и никакого многоязычия у них нет, что для кочевого племени в несколько сотен человек в бассейне Амазонки в высшей степени нехарактерно (хотя и неуникально, кажется, у африканских догонов в XIX веке описывали что-то подобное).

И в конце коноцов, у них нет никакого пантеона божеств и космогонического мифа, а есть только какие-то невнятные духи без какой-либо этиологии. И вот это на самом деле поразило Эверетта больше всего и является причиной всей бучи, включая дебаты вокруг рекурсии.

Он вообще-то приехал в эти амазонские ебеня как миссионер  и притащил с собой всю семью, чтобы обратить несчастных язычников в веру христову. У него в книге очень здорово рассказано, как вообще миссионеры добиваются своего, как они систематически разрушают локальные культуры и замещают христианским мифом национальный. Всё это у них наывается "You have to get them lost, before you get them found", и Эверетт из 20 лет своей жизни c пираха, кажется, восемь потратил на приведение этого посыла в жизнь.

У него ничего не получилось, потому что пираха оказалась непонятной идея не просто Христа, который зачем-то без спроса за них помер, но и вообще бога как такового. Эверетт не первый обломался в этом смысле с пираха, у него было несколько миссионеров-предшественников, но он единсвтенный на почве своей неудачи стал атеистом. Семья это решение не поняла, жена подала на развод, дети перестали с ним разговаривать, и Эвретт продолжил изучать пираха в одиночестве.

Он очень увлекательно рассказывает об этом своём духовном опыте вот здесь: https://www.youtube.com/watch?v=ad6V9AKt24U

В какой-то момент Эверетт решил рассказать про пираха научному сообществу, которое моментально обложило его хуями (и  продолжает по сей день), стало обзывать его расистом, потому что по Хомскому только обезьяны не могут в рекурсию, а тут ещё и фонем мало и считать не умеют и не учатся и вообще ПГМ у этого Эверетта, что он нам тут втирает про каких-то дикарей, фашист хуев, алерта-алерта. Вообще расистофобия в антропологии и лингвистике бывает проблемой, об этом лучше расскажет Дробышевский, которому чуть ли не в одиночку приходится заниматься расоведением.

Наверное, самый популярный лонгрид прошлой недели на английском — очень (местами неоправданно) длинный текст «Нью-Йоркера» про то, как новое поколение американских богачей из Кремниевой долины и с Уолл-стрит готовится встретить апокалипсис, который, как многим из них кажется, в нынешних обстоятельствах политически разделенной нации и неизбежной климатической катастрофы, неминуем. Сограждан они спасать совершенно не собираются — наоборот, собираются спасаться от них.

Делают они это по-разному. Одни просто бессистемно начинают собирать некие запасы на черный день. Другие придумывают общий план: нужен самолет; нужно позаботиться о семье пилота; нужно, чтобы было куда лететь (люди покупают себе маленькие острова); нужно просчитывать условия (люди делают себе операции на глазах, потому что близоруким после разрушения цивилизации придется худо).

Третьи покупают готовые варианты — большая часть текста посвящена Survival Condo Project, бывшей шахте для хранения ядерных ракет в Канзасе, которую смекнувший тренд предприниматель превратил в люксовую долговременную гостиницу для желающих пережить конец света. В ней 15 апартаментов; все уже якобы распроданы; у администрации есть запасы еды на пять лет и технологии, позволяющие ее выращивать в течение неограниченного периода времени, а также протокол действий в случае, когда «начнется».

Четвертые просто покупают землю в Новой Зеландии, будучи уверенными, что уж до тех бесконечно спокойных и красивых мест условный Трамп или кризис энергоносителей не доберутся. Разумеется, среди новозеландцев уже существует движение против этой люксовой иммиграции, но пока участки земли (прицельно выбранные так, чтобы им не угрожало затопление после поднятия уровня мирового океана) разбираются, как горячие пирожки.

Плюс к тому в материале куча идеологического контекста (как увеличение разрыва между доходами разных групп населения способно привести к социальной катастрофе), психологического (технологической элите свойственно просчитывать даже маловероятные риски и вкладываться в страховку от них, если она потенциально выгодна) и исторического (как богатеи готовились к неминуемому апокалипсису в начале 20-го века и во время ядерной гонки 60-х). И могу признаться честно: помимо общей увлекательности темы, основная моя эмоция по отношению к этому тексту — зависть. Разумеется, не ко всем этим антрпренерам-футуристам, а к автору — которому издание выделило бюджет на то, чтобы тот съездил в Новую Зеландию, повстречался с местным элитным риэлтором, поездил с ним по местному побережью и удостоверился: да, там действительно рай, очутившись в котором, забываешь о Трампе и прочих погибелях.

http://www.newyorker.com/magazine/2017/01/30/doomsday-prep-for-the-super-rich

К вопросу о минойской и микенской цивилизациях и сотрудничеству между ними: оказывается, одна из новейших палеоантропологических теорий гласит примерно то же самое про ранних homo sapiens и неандертальцев. Ну то есть не то же самое, конечно, — поскольку культура там была в совсем зачаточном состоянии; но речь о том, что представители двух видов произвольно встречались друг с другом на территориях, которых обживали, и эти встречи могли происходить по-разному — от конфликтов до сексуальных контактов.

Главный пафос большого репортажа The New York Times Magazine с раскопок неандертальских пещер на Гибралтаре, впрочем, в другом: это попытка идеологической реабилитации неандертальцев, аргументированный призыв перестать употреблять это слово в качестве оскорбления. Учитывая, с каким мизерным количеством данных зачастую приходится работать палеоантропологам, оценки и акценты здесь имеют значение — и эти оценки и акценты десятилетиями расставлялись так, будто неандертальцы были недоразвитыми по сравнению с представителями нашего вида; будто они были неполноценными. Между тем, как показывают исследования и раскопки, ничего подобного: неандертальцы хоронили своих мертвых и даже имели некое подобие культуры (пусть и в виде простейшего узора на камне); они умели обрабатывать пищу. В общем, не сильно отличались от homo sapiens и, возможно, вымерли по причинам сугубо климатического характера — из-за того, что климат в Европе, где они в основном обитали, был куда суровее, чем в Африке, откуда пошел наш вид.

Интересный по фактуре текст, вызывающий, впрочем, много вопросов. Некоторые из них чисто профессиональные — огромный блок в середине про голландских братьев-близнецов, которые делают восковые скульптуры неандертальцев, — зачем это, для оправдания командировки? Абзац, в котором автор с гордым самоуничижение признается в том, что раньше думал, что Гибралтар, — это просто скала, — серьезно? А главное — при всей симпатии к прогрессивной повестке и пропаганде эмпатии, ну ей-богу, аргумент, что нам нужно как-то уважительнее относиться к представителям вида, который вымер несколько десятков тысяч лет назад, звучит немного как самопародия. Вы, ребята, сначала к избирателям Трампа научитесь уважительнее относиться. Неандертальцы — вряд ли в этом смысле самый срочный вопрос.

https://www.nytimes.com/2017/01/11/magazine/neanderthals-were-people-too.html?_r=0

Вся Россия почему-то отмечает юбилей Филипа Гласса. Поискал текстов про то, почему Филип Гласс — плохой композитор, нашел вот такое; если кому попадалось что-то более основательное — сообщайте.

(Ну то есть на третьем курсе мне тоже нравилось, и «Einstein on the Beach» — хорошее произведение, но как-то э.)

http://nymag.com/arts/classicaldance/classical/reviews/philip-glass-2012-2/

До того, как начать работать в «Медузе», я был музыкальным журналистом — ну и на новом месте иногда трясу стариной. Точнее, в данном случае новизной. Российский хип-хоп в последние годы — вообще, безусловно, самая интересная область здешней музыки с точки зрения вспышек сверхновых, перепридумывания собственного языка и расширения сфер влияния; ну и вот еще один человек, который, кажется, скоро может начать заслуженно собирать большие площадки и расходиться на цитаты.

Его зовут Хаски, он родом из Улан-Удэ, дружит с Захаром Прилепиным, в начале карьеры записывал злобные посвящения на день рождения Владимира Путина, а теперь делает песни, которые вызывают аналогии не столько с собратьями по цеху, сколько, скажем, с Егором Летовым. Интересный, в общем, человек. Будьте знакомы.

https://meduza.io/feature/2017/02/03/pochemu-haski-novaya-bolshaya-zvezda-rossiyskogo-hip-hopa?utm_source=telegram&utm_medium=live&utm_campaign=live

Как уже могли понять дорогие читатели, я немного интересуюсь современной (да и несовременной) историей Камбоджи, ну и вот — репортаж в The Guardian о том, как Анджелина Джоли снимает там свой новый фильм, экранизацию книги «First They Killed My Father», написанной Лоунг Унг, которая ребенком прошла через кхмерские трудовые лагеря, потеряла почти всех родственников, выжила и уехала в Америку, а там в какой-то момент подружилась с Джоли.

Репортаж со съемочной площадки — не самый мой любимый жанр (видимо, была их передозировка в «Афише» в свое время), но этот интересен самой спецификой проекта. Джоли делает кино не столько для западной аудитории, сколько для местной — потому что вокруг эпохи красных кхмеров в Камбодже добровольный заговор молчания, о ней мало вспоминают и мало говорят. Тут текст становится немного манипулятивным — например, говорится, что в стране всего один военный музей — ну да, но в Пномпене сразу два больших мемориальных комплекса, посвященных зверствам режима, например; все-таки говорить о том, что страна совсем забыла про Пол Пота, некорректно, скорее она использует самую страшную часть своей истории как маркетинговый инструмент, но про это автор почему-то не пишет.

Ну так вот, возвращаясь к Джоли, — в соответствии со своей задачей, инспирированной одним из ее приемных детей (он камбоджиец), она снимает фильм полностью на камбоджийском языке с камбоджийскими актерами, и выйдет он тоже в Камбодже первым делом, и показывать его будут в том числе в далеких деревнях с последующим обсуждением. Про все про это артисты рассказывают в репортаже. Конечно, возникают вопросы, которых автор, к сожалению, толком не задает. Ну ок, если хочется избежать colonial gaze, зачем тогда снимать самой, не зная языка и толком культуры? Почему, например, не спродюсировать фильм, отдав его местному режиссеру? И вообще — насколько это уместно, когда белая богатая иностранка как бы заставляет камбоджийцев разговаривать о своей травме?

К слову, есть вопросы и к книге «First They Killed My Father» — во всяком случае, если читать ее как сугубо документальную (я читал именно так, потому что нам ее задали по одному из журналистских курсов в Америке). Унг во время описываемых событий было совсем мало лет, пять-шесть, кажется, и непонятно, насколько можно доверять точности описаний, например. Или — вначале она описывает радостный и свободный Пномпень, который потом захватывают и выселяют красные кхмеры, но вообще-то режим Лол Нола, который сверг Пол Пот, сложно было назвать просвещенным и демократическим. Все это, разумеется, не отменяет общепризнанных чудовищных средств режима красных кхмеров — но задавать такие вопросы, по-моему, все-таки стоит. Впрочем, это все же уже в сторону — хотя про саму Унг и то, как она преодолевала свою детскую травму и ужас бытия, в тексте тоже много.

https://www.theguardian.com/world/2017/jan/11/angelina-jolie-cambodia-first-they-killed-my-father

История вещей: очень поэтичный и занимательный текст Дмитрия Бутрина про махровую ткань — как в историческом контексте (как она была изобретена в Англии и в какой момент стала вездесущей), так и в символическом (как прилагательное «махровый» стало значить то, что значит, в русском языке и каков был ее смысл в Советском Союзе).

Вообще, по себе знаю, что такие тексты очень приятно писать (у нас в музыкальном разделе «Афиши» была такая рубрика Past Perfect про забытых хороших музыкантов с трудными судьбами, много времени отнимала, но всегда вызывала исключительно положительные отклики). Читать тоже, конечно, приятно. Возникает вопрос — почему же таких текстов так мало? Особенно на русском. Видимо, потому что оба этих множества (писателей и читателей) в данном случае очень немногочисленны.

(У Бутрина в этой серии есть еще текст про фарфор, но он не столь элегантный.)

http://www.inliberty.ru/blog/2475-Rukoy-po-poverhnosti

В контексте российских дебатов вокруг ювенальных служб — и того, что они зачастую работают слишком жестко (см. кейс семьи Дель), и того, что иногда не работают вовсе (см. жуткое дело семьи священника и их приемной дочери в Липецкой области). Guess what? В Америке тоже все неладно.

Текст в The Atavist, на который всегда можно положиться, строится вокруг живущей в Калифорнии семьи Брэннинг. У семейной пары было двое своих детей, а также 16-летняя Эмбер, дочь мужа, о которой он узнал, только когда ей было уже одиннадцать, и которая начала жить с семьей, после того как ее мать посадили в другом штате по наркотической статье. В один обычный день в дверь дома Брэннингов постучали. Открыла жена; представители калифорнийской службы Child Protective Service спросили у нее, были ли у них в семье какие-либо инциденты накануне вечером. Ну да, — ответила Дэниэлль Брэннинг. — Рэнди повздорил с Эмбер из-за того, что та курила траву с каким-то незнакомым юношей.

Дальше выяснилось, что Эмбер рассказала представителям социальной службы, будто отец ее избил; дальше — что родные дети якобы подтвердили ее рассказ; дальше — что всех детей у семьи Брэннинг забирают: ближайшие дни и ночи они проведут в приемных семьях. Дэниэлль не понимала, что происходит; она предложила, чтобы муж на время переехал (хоть и отчетливо помнила, что никакого насилия не было); предложила отдать детей бабушкам и дедушкам — но на все получила отказ. Когда домой с работы примчался сам Рэнди, было уже поздно. Так началась долгая битва семьи Брэннингов за возвращение своих детей и за справедливость.

Там дальше много всего. И про юриста, который с какого-то момента начал специализироваться исключительно на исках против калифорнийских надзорных служб, — которые, судя по всему, крайне широко трактуют свои полномочия и склонны разлучать детей и родителей даже в случаях, которые сложно назвать экстремальными условиями. И про то, куда детей Брэннингов отправили, — на одну из дочерей в первую же ночь напала девочка-беспризорница, жившая в том же доме; у нее до сих пор психологические проблемы. И про абсурд бюрократической системы: даже после того, как полиция признала, что оснований для заведения дела против Брэннингов нет, им еще пришлось потратить кучу времени, усилий и денег на доказательство того, что они как родители не угрожают своим детям. И душещипательная история смертельной ссоры и последующего примирения с Эмбер.

В общем, как водится в этом издании, настоящее кино, мысль которого понятна и неутешительна: идеальной системы контроля за домашним насилием и преступлениями внутри семьи не существует; всегда есть риск как упустить момент, когда уже слишком поздно вмешиваться, так и вмешаться и испортить людям жизнь без причины. Интересно, есть ли страны, где придумали, как соблюдать баланс? Стоит допустить, конечно, что тут играют роль еще и свойства американской правоохранительной системы — в этом канале уже было много ссылок про ее проблемы.

https://magazine.atavist.com/a-family-matter

Хороший сюжет про то, как человек не равен себе. Жил-был во Флориде в 60-70-х Рэймонд Стэнсел — работал рыбаком, перебивался от недели к неделе, а потом в какой-то момент вдруг стал заметно богатеть, накупил себе целую флотилию лодок и вообще превратился почти в магната. При этом его коллеги стали замечать, что зачастую, хотя рыбы в лодках почти не было, они возвращались в Майами сильно нагруженными. Разумеется, выяснилось, что Стэнсел тоннами ввозил в страну марихуану — за что его арестовали и попытались судить, когда адвокат заявил, что его подзащитный погиб, ныряя у берегов Гондураса. «Рэймонд плавал лучше рыбы», — прокомментировал это сообщение кто-то из его знакомых, добавив, что ни на секунду ему не верит.

С середины 70-х и до 2015-го года, когда он забыл принять свои таблетки от Паркинсона и погиб в автокатастрофе, жил в городке на северном берегу Австралии, куда редко добираются туристы и вообще люди (хоть оттуда и близко до Большого барьерного рифа), человек по имени Деннис Лэфферти. Он много и успешно рыбачил, а постепенно увлекся австралийским биологическим разнообразием и превратился в экологического активиста: купил большой участок земли и организовывал там экскурсии всем желающим, рассказывая им про кенгуру и удивительных лягушек. И посетители, и местные в Лэфферти души не чаяли — и это было взаимно: как-то раз рыбак без всяких сомнений прыгнул в пруд, кишащий крокодилами, куда упала с моста машина, и спас водителя.

Как вы уже догадались, Стэнсел и Лэфферти — один и тот же человек. Когда Стэнсел понял, что ему не миновать тюрьмы, он (не слишком талантливо) сфальсифицировал собственную смерть и уехал на край света с любимой женщиной, рассудив, что там его никто не найдет. И действительно — не нашел. Хотя родственники и дети Стэнсела, из жизней которых он пропал внезапно и навсегда, конечно, обиделись. Но не сильно — и быстро простили отца. Во всяком случае, так заявили журналисту два сына Стэнсела. Оба они отбывают длительные тюремные сроки в американских тюрьмах за контрабанду кокаина.

https://www.outsideonline.com/2146981/how-fugitive-pot-smuggler-became-environmental-hero

Проект 1917: чем интересовались в Нью-Йорке, пока в России делали революцию. После Дня Святого Валентина родители девушки по имени Рут Крюгер. Она ушла из дома, чтобы заточить лезвия своих коньков и уже не вернулась; полиция несколько раз допросила Альфредо Коччи, человека, у которого Крюгер коньки покупала, но ничего не нашла — и через какое-то время заключила, что девушка просто сбежала с приятелем. Но родители в это не верили — и привлекли к расследованию Грейс Хаминстон. История, по большому счету, о ней.

Хаминстон думала, что всю жизнь будет работать учительницей в школе для мальчиков в Верхнем Вест-Сайде, но когда ее мужа обвинили в сексуальных домогательствах его коллеги, она развелась и пошла учиться на юриста. Она начала носить только черную одежду и открыла адвокатскую контору, помогавшую самым бедным слоям населения: от мигрантов до детей, которым не платили за работу. Она сумела расследовать дело о пропаже нескольких молодых людей и раскрыла систему трудового рабства во Флориде. Вскоре она стала первым окружным прокурором женского пола в истории США. В общем, к моменту, когда к ней обратились Крюгеры, Хаминстон уже была знаменитостью — в прессе ее называли мисс Шерлок Холмс. Она изучила дело, почуяла в нем неладное и решила взяться.

Хаминстон чувствовала, что с тем самым Коччи, который продал пропавшей девушке коньки, что-то не так — тем более что после полицейского допроса мужчина тоже куда-то пропал (соседи говорили, что он испугался, что его сделают козлом отпущения, и предпочел временно уйти на дно), и магазином его теперь занималась его жена. Детектив решила прибегнуть к помощи коллеги по фамилии Крон. Тому удалось узнать, что Коччи уже подозревали в попытках приставать к юным девушкам. По просьбе Хаминстон Крон за пару дней научился кое-как починять велосипеды (именно это было основным бизнесом итальянца) и устроился помощником к жене Коччи в его контору, чтобы попытаться обыскать подвал, куда хозяйка его никак не хотела пускать. Когда он все-таки сумел туда забраться и задержался дольше, чем следовало, он не увидел ничего подозрительного — зато жена Коччи поняла, что Крон не тот, за кого себя выдает, и выгнала его вон.

История по ссылке на этом заканчивается: это фрагмент из книги, и автор хочет, чтобы мы ее прочитали. Но в интернете легко найти другие статьи по теме, так что я все же расскажу конец. Хаминстон в конце концов удалось получить ордер на обыск подвала. Там, заметив, что один сундук стоит не так, как другие, они нашли погребенное в яме тело Рут Крюгер. Коччи был арестован в Италии и приговорен к 27 годам тюрьмы (он утверждал, что девушка на него как-то не так посмотрела, после чего он напал на нее с ножом, чувствуя себя, как во сне). Хаминстон обвинила нью-йоркских полицейских, несколько раз до того обыскивавших подвал, в халатности — и расследование подтвердило, что у департамента были связи с Коччи: он помогал полицейским получать откаты на мелких штрафах.

В июле 1917 года Хаминстон была назначена следователем по особым поручениям при нью-йоркской полиции. Тогда же она основала Американскую лигу морали — характерную для Америки начала 20-го века общественную организацию, борющуюся с алкоголем, безнравственностью и прочими грехами социума.

http://narrative.ly/they-called-her-mrs-sherlock-holmes/