Антрополог Владимир Кабо в 1990 году в журнале «Советская этнография» (№1) пишет рецензию на исследование иерархии советских лагерей в 1980-е годы. Он указывает, что по представлениям позднего ГУЛАГа, в котором он сидел, нынешние зоны – это полное отсутствие Системы. В частности, он описывает иерархию позднего ГУЛАГа:
«Мне пришлось провести в лагере 1949-1954 годы.
Я жил далеко не в худших условиях. Большую часть контингента составляли заключённые, отбывающие срок по так называемым бытовым статьям, меньшую - политические, сидящие по ст. 58 (к ним принадлежал и я). Я тоже имел возможность наблюдать иерархическую структуру лагерного социума. Она менялась на моих глазах. Сначала в ней доминировали суки - изгои блатного мира, нарушившие его законы и поэтому осуждённые этим миром на физическое уничтожение. При них в зоне царил тот беспредел, о котором пишет Самойлов в 1980-е годы, иначе говоря, власть силы, а не закона. Это было своего рода бесструктурное, хаотическое состояние.
Затем в лагерь привезли группу воров в законе, которым удалось обзавестись холодным оружием и совершить переворот. Наутро после "ночи длинных ножей" из бараков выносили зарезанных сук. Наступило царство закона. Воры установили в зоне жёсткий и справедливый порядок. У мужика больше никто не мог отобрать по собственному произволу деньги или полученную из дома посылку. Получив заработанную на лесоповале зарплату, он отдавал заранее обусловленную её часть бригадиру, который в свою очередь передавал её ворам. Кроме того, бригадир был обязан проводить в рабочих нарядах воров как работающих, хотя в действительности они не работали, а сидели в зоне или грелись в лесу у костра. Но за это воры обеспечивали работающим спокойное существование, социальную защищённость. Начальство также было заинтересовано в такой системе "косвенного управления", так как она обеспечивала и выполнение производственного плана, и порядок в зоне.
В рыхлом, бесструктурном состоянии, которое имело место при суках, выкристаллизовалась твёрдая структура, обладающая ясной, законченной формой. На вершине её находилась немногочисленная, но сплочённая каста воров в законе, внизу - многочисленная масса работяг, или мужиков. Между теми и другими, как и полагается, располагалась прослойка - интеллигенция из заключённых, работники бухгалтерии, плановой части, санчасти и т.п. От них требовалась только лояльность к ворам и установленному ими порядку.
Во главе воров стояла ещё более узкая группа старших воров, в которой господствовал принцип коллегиальности и коллективности руководства. Внутри неё, однако, происходила постоянная борьба за власть, вследствие чего кто-нибудь из воров вдруг оказывался нарушителем воровских законов, кодекса воровской чести. Или откуда-то из дальних лагерей приходила ксива - письмо, разоблачающее кого-нибудь из воров в преступлениях против воровского закона, совершенных когда-то в прошлом, в другом месте. И на толковище (совещании воров, в данном случае - суде чести) такой отступник приговаривался к смерти как предатель и сука.
Читая очерк Самойлова, я обнаружил, что за тридцать лет лагерь стал во многом иным. Он ожесточился. Сама атмосфера изменилась. "Какие-то худые серые фигуры, опасливо озираясь, бродят по зонам, жмутся к стенкам. И над всем веет какой-то готовностью к тревоге. Некий глухой, затаенный ужас - в согнутых позах, в осторожных движениях, в косых взглядах. Будто незримый террор связывает всех" (Нева. 1989. №4.). Ничего подобного в моё время не было. Не было такого, чтобы стоны заключённых, истязаемых другими заключенными, раздавались в зоне почти каждую ночь, как пишет Л.Самойлов. Не было и такой системы изощренных издевательств, такого откровенного садизма.
Национальной розни тоже не было, антисемитизмом воры не были заражены совершенно».