Может ли культура еды изменить культуру в целом и способствовать развитию бедных стран? Клаус Мейер, человек, который открыл знаменитый копенгагенский ресторан Noma, считал, что да — и специально искал бедную страну с большим биоразнообразием (как известно, принцип Noma — готовить все из локальных ингредиентов, в том числе неведомых самим местным жителям), чтобы открыть там свой новый ресторан. И нашел — Боливию, которая высоко в горах и в которой невероятно много трав и животных, из которых можно готовить.

Мейер нанял Камиллу Сейдлер, датскую шефа с хорошей репутацией. Идея заключалась в том, чтобы открыть ресторан одновременно с кулинарной школой для студентов из плохих районов, таким образом сразу готовя для своего предприятия кадры — ну и в качестве своего рода благотворительности. Сразу начались проблемы: боливийская культура работы непривычна для европейцев (все опаздывают и вообще ленивые; приходилось учить драконовскими методами), плюс из отдаленных горных поселков студентам было просто долго добираться. Когда ресторан наконец открылся, у многих тоже возникли вопросы: локальные посетители такой еды не понимали, а некоторые упрекали Gustu в культурной аппроприации — какого черта какие-то датчане рассказывают, что надо есть боливийцам?! Постепенно все вроде выправилось, есть и туристы, и местные привыкли в Gustu ходить по специальным поводам, но много интересных вопросов статья все равно ставит, и однозначных ответов на них нет.

Ну и конечно, тут куча интересных подробностей про еду и про способы создания новых блюд — многое из этого мы уже читали в недавней статье про поп-ап-филиал Noma в Австралии, но все равно: одни названия боливийских трав — это прямо-таки поэзия. А еще в Gustu подают, например, тартар из ламы. Как бы сказал футбольный комментатор Черданцев — а, каково?!

http://www.newyorker.com/magazine/2016/04/04/gustu-fine-dining-for-a-better-world

Благодаря друзьям из «Медузы» канал перевалил за три тысячи подписчиков. Всем спасибо. Если бы вы платили мне по доллару в месяц, можно было бы не работать! Но вы не будете.

Раз такое дело, поворчу немножко. Иногда вижу, что в России почему-то обращают повышенное внимание на так называемые лонгриды, которые того, в общем, не стоят. Например, вышедший на днях в Buzzfeed профайл нового CEO Гугла, индуса по происхождению Сундара Пичая, который как-то пушили в «Слоне». Что мы узнаем из этого материала? Пичай вроде как крутой и эффективный, запустил Chrome, занимался Android, но как бы и фиг знает — что он за личность, непонятно, иногда капризничает. Гуглу очень важно выходить на mobile-first рынки типа Индии, и Пичай, происходящий из бедной индийской провинции, где его теперь боготворят, — в этом смысле подходящий лидер. А еще он много улыбается и должен сделать Гугл корпорацией, которая может нравиться, а то их в последнее время много демонизируют. Очень полезный материал, ничего не скажешь.

Или вот почему-то получил широкое хождение текст из The Guardian про медиа-стратегии ИГИЛ — довольно водянистое эссе, в тысячах слов формулирующее феноменальный тезис, что типа медиа для ИГИЛ — очень важное оружие, и бороться с этим будет сложно.

В этой связи новейший материал Wired на ту же тему лучше хотя бы тем, что предлагает стратегию борьбы. К нему и перейдем.

В отношении самой медиа-стратегии ИГИЛ тут, опять же, ничего нового, хотя все довольно четко сформулировано. Например, ИГИЛ использует все новейшие технологии — вроде дронов, снимающих суицидальные теракты, и GoPro, закрепленных на дулах автоматов; кроме того, отличие их подхода от «Аль-Каиды» в том, что они отказались от ориентации на духовную элиту: вместо этого пропаганду за ИГИЛ ведут обычные бойцы, таким образом апеллируя к поколению, которое привыкло делиться своим контентом. Кроме того, большая часть роликов ИГИЛ — вовсе не ужасы про казни, а скорее реклама райской жизни в исламском государстве: женщин не критикуют за хиджабы, рынки полнятся овощами, можно практиковать свою религию и не быть аутсайдером.

Самое любопытное, впрочем, в конце — те самые предложения по борьбе с ИГИЛ. Смиритесь, говорит автор Wired: да, ИГИЛ не хуже Запада понимает социальные медиа. И бороться надо не с медиа, а с ИГИЛ — используя те самые медиа. Например, создавать контрпропаганду теми же средствами: чтобы беженцы из Сирии и люди, которые съездили в ИГИЛ и вернулись, разочаровавшись, тоже записывали ролики с рассказами о том, как там на самом деле. И вообще таргетировать на соответствующие сообщества (так же, как это делает ИГИЛ) месседж о том, что там люди переживают на самом деле. А пока государственные институты США ведут контрпропаганду в социальных медиа предельно непрофессионально.

http://www.wired.com/2016/03/isis-winning-social-media-war-heres-beat/#slide-5

Материал для любителей приключений — журналист The New Yorker исследует ледники в предгорьях Гималаев вместе с двумя индийскими учеными, которые это делают в профессиональных целях (индийское правительство дает на это все мало денег, поэтому лед обратно в лабораторию они уносят буквально в сумке-холодильнике). Формально это как бы про глобальное потепление — даже эти ледники, которых наполняют летние муссоны, а не зимние снегопады, тают, — но куда интереснее, конечно, само описание того, как экспедиция, плюясь и матерясь, пересекает все эти ледовые нагромождения, как у них падает все оборудование в бездонную расщелину, какие там пейзажи, ну и так далее.

Ну и еще один забавный вывод — что в ледникологи (не знаю, есть ли более корректный русский перевод слова glaciologist) идут не столько из-за науки, сколько из-за желания поискать на жопу приключений; и приключения находятся — в частности, мимоходом упоминается человек, у которого белый медведь разрушил палатку и который проваливался в ущелья в Патагонии, все ради добывания льда. И вообще науки в этом всем процентов 15, все остальное — лихое выживание. Я тоже знаю одного человека, который закончил геофак МГУ и писал диплом про горных баранов где-то в Средней Азии, — кажется, тоже больше из приключенческого интереса, чем научного (и передаю этому человеку привет!).
http://www.newyorker.com/magazine/2016/04/04/investigating-chhota-shigri-glacier

Китайский человек по имени Шу Шианг рулил самым успешным хедж-фондом в стране — настолько успешным, что в естественную природу этих успехов верилось с огромным трудом: за пять лет его активы суммарно выросли на несколько тысяч процентов; даже когда на китайском финансовом рынке начался кризис, фонд Шианга продолжал расти. В конце концов Шианг доигрался — китайские власти в последнее время вообще занялись рынком биржевых манипуляций и довольно быстро добрались и до золотого мальчика (Шианг торговал на бирже с 18 лет, всегда очень успешно); сейчас он арестован, сидит непонятно где уже несколько месяцев, единственное, что о нем известно, — что он обвиняется в inside trading и биржевых манипуляциях.

Сюжет, впрочем, не столько про конкретного человека (Шианг к тому же крайне скрытный персонаж, да и вообще по сторонним свидетельствам непохоже, что его когда-либо всерьез интересовало что-либо, кроме игры на бирже), сколько про устройство китайского финансового рынка. Ему столько же лет, сколько российскому, и там абсолютный дикий Запад; ну и, разумеется, коррупция — собственно, основная версия, почему Шианг был так успешен, заключается в том, что у него были связи с так называемыми «князьками», детьми важных деятелей китайской компартии, которые сливали Шиангу важную информацию про активы в обмен на то, что он управлял их средствами и их приумножал. Звучит по-своему знакомо. А вот что незнакомо — так это биржевая культура Китая: выясняется, что там 85 процентов игроков — это обычные семьи, которые совершают примерно одну сделку в месяц, но все-таки совершают; это, конечно, ужасно интересно и очень труднопредставимо что в России, что на Западе; вот про это было бы интересно побольше почитать.

http://www.nytimes.com/2016/04/03/magazine/the-fall-of-chinas-hedge-fund-king.html?rref=collection%2Fsectioncollection%2Fmagazine&referer=

Что касается Гималаев: сразу несколько человек любезно заметили, что glaciologists по-русски так и называются — гляциологи. Пополняйте свой вокабуляр с Ежедневным пророком!

Про существование религиозного движения амишей многие, наверное, в курсе: их много в американской Новой Англии и на Среднем Западе, и известны они тем, что совершенно отвергают современные технологии, то есть совсем — не водят машин, передвигаясь на лошадях, не пользуются электричеством и так далее. Плюс к тому — одеваются скромно и исключительно однотонно; очень бережно относится к сбережению чистоты своих генов; ведут службы и говорят на очень специальном диалекте немецкого. Кроме того, есть несколько разных подвидов амишей; друзья мне рассказывали, что разные отделы движения ссорились, например, из-за того, что одни считали, что у других неприличные широкие поля шляп, но за что купил.

Вопрос в другом — а если кто-то чувствует, что ему близки обычаи и верования амишей, может ли он влиться в движение? Из текста выясняется, что таких людей очень мало, но все-таки это возможно — во всяком случае, в случае некоторых амишевских ответвлений. Впрочем, в семейной паре, которая тут главные герои, муж с детства тянулся к костюмированным реконструкциям, а потом стал социологом, и параллельно с тем, что является амишей, их изучает. Другая женщина, полтора десятка лет прожившая с амишами, в конце концов перестала их выносить — выяснилось, что у подростков там те же проблемы, что и в более технологическом мире (наркотики, секс, вот это все), но говорить о том, что чувствуют и делают их дети, там не принято.

http://blog.longreads.com/2016/03/29/can-an-outsider-become-amish/

Пара текстов, которые интересны не столько сами по себе, сколько сюжетами, которые из них выполняют. Вот профайл Билла Мея, первого мужчины в американском синхронном плавании, который десятилетиями боролся за то, чтобы его пустили на настоящие соревнования (то есть на чемпионат мира или Олимпиаду), не достигнув успеха, повесил шапочку на крючок и пошел работать в водное шоу Circque du Soleil, но когда через десять лет соответствующая международная организация наконец согласилась  ввести соревнования разнополых дуэтов в программу чемпионата мира, недолго думая, вышел с пенсии обратно в бассейн, уговорил прежних партнерш и поехал на соревнования в Казань.

Текст написан с довольно типичным для ESPN в таких случаях оксано-пушкинским придыханием и сильно длиннее, чем ему следовало быть. Впрочем, интересно другое. Спойлер: Мэй и его пары в Казани в итоге проиграли. Русской паре. В которой, соответственно, был первый в истории России мужчина-синхронист. Вот про него было бы по-настоящему интересно почитать — можно предположить, что там скрываются куда более драматичные истории, чем то, как тренер Мэя хотел подавать в суд на тех, кто не пускал его подопечного на соревнования девочек.

http://espn.go.com/espn/feature/story/_/id/15051372/the-story-greatest-synchronized-swimmer-ever-quest-olympic-gold

И блумберговский материал про то, как майкрософтовский чат-бот оперативно стал расистом, и про то, как Microsoft вообще пытается вернуть себе актуальность, делая ставку на ботов как новый способ цифровой коммуникации и получения услуг (условно, проще спросить бота, сколько у тебя денег на банковском счете, чем логиниться в приложение; и проще попросить бота считать твои траты; ну и вообще многое проще).

Это не то чтобы новость все, конечно, хотя общее введение в тему для тех, кто следит краем глаза, текст дает. Но я, читая этот материал, думал в основном о том, как же сейчас должен совсем попереть наш российский стартап Luka, который ровно всеми этими технологиями занимается уже не первый год и бот которого, советующий, куда пойти в рестораны, по ощущениям сильно впереди майкрософтовских — хотя я тут не специалист, конечно, и сужу исключительно на глазок. Крутота. Пожелаем Жене Куйде и ее команде удачи и много денег. (Чтобы потом инвестировать в лонгриды на русском языке, хахахаха.)

http://www.bloomberg.com/features/2016-microsoft-future-ai-chatbots/

Ширится-растет армия любителей лонгридов, вот и материал Wired, о котором тут шла речь пару дней назад, перевели какие-то энтузиасты, спасибо им за это и расшар (ну и на канал подпишитесь, если хотите, @theidealist).

Почему ИГИЛ выигрывает войну в соцсетях.

Замечательную статью в Wired про технологии работы ИГИЛ в соцсетях нашли по наводке канала Александра Горбачева @thedailyprophet, и не смогли пройти мимо. Запрещенная в России террористическая организация ИГИЛ взошла на руинах развалившихся государственных структур Ближнего Востока. Причины успеха этого нового бренда, прошедшего жесткий естественный отбор, конкурирующих в регионе группировок - умение молниеносно адаптироваться, использовать лучше и быстрее других все средства новых медиа. Пока враги ИГИЛ раскачиваются, ориентируясь на устаревшие технологии, сторонники организации вешают GoPro на свои автоматы, создавая видео как в Call of Duty, привлекая поколение фанатов этой игры. ИГИЛ говорит на языке самых разных образов, проникая в самые разные ниши глобальной Сети, увлекая и вербуя новых адептов.

Вообще, если убрать слово ИГИЛ и заменить в тексте названием любого другого бренда, то получится инструкция по глобальному сверхэффективному маркетингу.


#Wired #ИГИЛ

Оригинал: http://www.wired.com/2016/03/isis-winning-social-media-war-heres-beat/#slide-5

Перевод: https://goo.gl/BNNucH

Интересный, хотя и тоже длинноватый материал в моем любимом жанре доведения новостного сюжета до конца. В 66-м году в Университете Техаса случился один из первых массовых расстрелов: студент по имени Чарльз Уитман забрался с арсеналом оружия на местную башню и в течение пары часов методично снайперски отстреливал студентов, преподавателей и прохожих. Одной из первых его жертв стала Клер Уилсон, которая была на восьмом месяце беременности. Она выжила, но потеряла ребенка, а также бойфренда, которого очень любила.

Автор Texas Monthly рассказывает, как складывалась жизнь Уилсон после этого: никакой психологической помощи жертвам терактов тогда не предоставляли, и Уилсон была вынуждена справляться с горем сама; она не закончила университет, переехала в Колорадо, нашла утешение в рядах церкви Адвентистов Седьмого Дня, несколько раз была замужем, но так и не смогла зачать ребенка (из-за того же рокового выстрела), усыновила эфиопского мальчика, который вскоре стал подающим надежды пианистом — пока не выяснилось, что у него непонятное психическое расстройство, которое покончило с его карьерой, ну и так далее. В общем, очень сложная и тяжелая жизнь — как будто кто-то все время ставил Уилсон подножки, а она все равно продолжала идти и теперь, помимо прочего, еще и выступает на слушаниях в Конгрессе Техаса, агитируя против закона о свободном ношении оружия на кампусах.

Текст, повторюсь, длинноват, но сам жанр очень правильный — потому что напоминает нам о непрерывности истории, о том, что после того, как некое событие пропадает из новостей, из жизней людей, которые были им затронуты, оно никуда не девается. У нас потенциала для такого тоже полно, конечно. Вот, например, многие любят вспоминать про Новочеркасский расстрел — а чем сейчас живет Новочеркасск, и как осужденные по делу боролись за реабилитацию, рассказывал об этом кто-нибудь? В следующем году 55 лет с момента забастовки будет, кстати.

http://features.texasmonthly.com/editorial/the-reckoning/

Почему, несмотря на то что медиа и правительство давно вроде как поддерживают в Америке идеи здорового питания, с ним в стране все равно все в целом плохо? Потому что, как объясняет сайт Priceonomics, законодательство все равно благоволит производителям переработанных продуктам, а не фермерам, выращивающим морковку и кейл. Доходит до абсурда: например, согласно текущему законодательству, пицца, которую дают школьникам на ланч, считается овощем, если в ней есть хотя бы намек на, например, соленый огурец.

Почему так происходит? Во-первых, производить processed food гораздо более выгодно — у таких компаний большая маржа, соответственно, они могут больше потратить на лоббирование и на законы, которые будут им выгодны. Во-вторых, в каком-то смысле законы в этой области остались на уровне Великой Депрессии, когда проблемой был голод, а не массовое ожирение; соответственно, куда выгоднее иметь огромные фермы, производящие кукурузу и сою (которые зачастую идут на корм скоту или в тот же «Макдональдс»), чем маленькие органические предприятия. Ну и там еще полно привходящих обстоятельств — например, у каких-нибудь кукурузных хлопьев есть узнаваемые монетизируемые бренды, а у морковки со свеклой нет, плюс их невозможно производить круглый год, то есть и создать этот узнаваемый бренд сложно. Лоббисты тоже трудятся вовсю — в результате чего даже пирамида здорового питания, которая пропагандируется правительством, выглядит не так, как она должна выглядеть по мнению ученых, а так, как ее хотят видеть всяческие processed food концерны.

http://priceonomics.com/the-food-industrial-complex/

Насколько конкретный человек может примерить на себя эффекты глобального потепления? На самом деле, примерно ни насколько. Вот хороший кейс. Прошлой осенью рядом с состоятельным районом на севере Лос-Анджелеса произошла крупная утечка метана (в долине рядом с домами когда-то добывали нефть, а теперь, глубоко под землей, хранят газ) — за четыре недели в атмосферу было выброшено столько же газа, сколько за год добавляет глобальному потеплению весь Ливан. Местные жители унюхали неладное и занервничали; некоторые забаррикадировались в домах; вскоре, как только об утечке стало известно, в район приехали стаи юристов, чтобы помочь жителям выжать деньги из компании, допустившей утечку.

Нюанс, однако, в том, что унюхали жители не сам метан, а специальный компонент, который добавляют в газ именно чтобы идентифицировать утечку (пахнет тухлыми яйцами примерно), да и дальнейшие исследования показали, что, по всей видимости, никакой реальной угрозы здоровью конкретных жителей конкретного района утечка не представляла. Ну то есть как — представляла в краткосрочной перспективе, в смысле того, что вызывала тошноту и прочие неприятности, но, видимо, не в долгосрочной. Представляет она угрозу для общей борьбы (или общего вклада в) глобальное потепление — но это трудно уложить в голове и представить в суде, да и без толку.

Отдельно забавно, что один из героев материала — житель района Игорь Волочков, «русский, похожий на Жерара Депардье», который, по его словам, после Чернобыля сбежал в США из Украины. Всюду наши.

http://www.nytimes.com/2016/04/03/magazine/the-invisible-catastrophe.html?rref=collection%2Fsectioncollection%2Fmagazine&referer=

Одна европейская особа из королевской семьи переживала, что ее охрана не воспринимает ее всерьез и не уделяет ей достаточно внимания. Тогда она прибегла к услугам компании Crowds on Demand: во время ее визита в Нью-Йорк подставные актеры под видом сограждан то и дело «узнавали» женщину на улицах и в магазинах, тем самым создавая ей нужную репутацию у секьюрити.

Еще Crowds on Demand могут организовать какой-нибудь протест, чтобы отвлечь внимание прессы от события или, например, поработать восторженными почитателями участников конференции, если организаторы боятся, что реальные почитатели себя не обнаружат. Журналист California Sunday Magazine поучаствовал в паре акций стартапа (например, под видом репортера приставал к участникам съезда масонов с неудобными вопросами про гомофобский эдикт одного из подразделений организации) и поговорил с его создателем, 24-летним антрпренером.

Забавный сюжет, конечно, чего только не придумают; с другой стороны, как точно заметила моя жена Н. Назарова, в России такого рода проекты поставлены на более широкую ногу и организуются непосредственном государством — см. бесконечные патриотические митинги, crowds на которые тоже собираются, так сказать, on demand и за деньги.

https://story.californiasunday.com/crowds-on-demand

Прочитал или внимательно просмотрел более-менее все, связанное с The Panama Papers (на сайте OCCRP и в «Новой газете»). Пересказывать не буду — и так уже все пересказали или еще перескажут; см. Медузу и всех остальных. Но думаю вот что.

Важно, что это история не конкретно про Путина, Порошенко или премьера Исландии. По отдельности все они и правда могут казаться малозначимыми — имя Путина в документах не упоминается, и там нет ничего, что бы мы не знали о системе отмывания денег в России из других расследований; офшорные активы Порошенко тянут всего-то на несколько тысяч долларов; Иванишвили не задекларировал одну фирму, а остальные задекларировал; про ФИФА и так было понятно, что там все мудаки, ну и так далее. Но суть тут в другом, каково бы не было искушение думать по-другому, подчеркнутое обложкой The Guardian со знакомой лысой головой. самая важная статья в The Panama Papers, как представляется, — вот эта (см. ниже), и из нее четко понятно, кому конкретно тут предъявляется главное обвинение. «История Mossack Fonseca — это история всей офшорной системы», — сообщается в тексте; и именно система (как и было завещано редактором в «Спотлайте») тут и разоблачается; главное — не отдельные инциденты, а паттерны, которые они образуют. Путин и Порошенко дают хорошие заголовки, но вообще-то в расследовании OCCRP обнаруживаются истории и более возмутительные: фирма помогала скрывать деньги, похищенные в начале 80-х в результате знаменитого банковского ограбления в Лондоне, якшалась с осужденными насильниками, отмывала средства, украденные у семей погибших южноафриканских шахтеров и так далее. По сути, мораль тут в том, что сама система офшоров в значительной степени помогает финансовым преступлениям, если не провоцирует их, и должна быть реформирована; разумеется, с моих социалистических позиций не могу не поддержать.

Про Путина, впрочем, тоже интересно. Во-первых, заметно, что он снова в каком-то смысле всех переиграл: скажем, и Порошенко, и премьер Исландии, и еще какие-то мировые правители предоставляли в Mossack Fonseca личные документы с личными подписями; про Путина свидетельства исключительно косвенные, так что все возможные стороны в обсуждении (протестующие, поддерживающие, скептики) останутся при своих. Во-вторых, вся эта история, кажется, укладывается всю в ту же логику государства-корпорации, где менеджеры получают бонусы за проделанную работу; можно было бы подумать о том, что лучшей аналогией для современной российской власти являются не советские времена и не африканские страны, а какой-нибудь Enron. В-третьих, виолончелист в качестве держателя общака (ну или как это назвать) — это как минимум красиво.

Ну и помимо всего прочего — конечно, выдающаяся журналистская работа российского филиала OCCRP, и с точки зрения обработки данных, и с точки зрения изложения («Новая газета» — важнейшая российская медиа-институция, но стилистически от их материалов очень часто вяжет зубы; к проекту про офшоры это не относится). Особенно почему-то отрадно за Олесю Шмагун, с которой мы даже не знакомы, но я помню ее материалы в The Village, и в исторической перспективе прямо какая-то образцовая журналистская карьера получается, пулитцеровская.

https://www.occrp.org/en/panamapapers/overview/intro/

Опять об Трампа. Мне и самому немного надоело про него читать, но этот текст правда полезный. В нем не то чтобы много нового, но все детали того, как устроена кампания Трампа изнутри, собраны вместе — так, что получается целостная и довольно любопытная картина: у Трампа действительно была вполне осмысленная стратегия марш-броска на республиканскую номинацию — другое дело, что теперь, когда наступает время тактических маневров и более тонких инструментов, она может выйти боком.

Трамп примеривался к кампании давно и нанял людей, которые, в частности, штудировали передачи консервативного радио, чтобы понять настроения электората (вообще, предварительная команда у него была весьма профессиональная, а Роджер Стоун — так и вовсе ветеран американской политики, который еще во времена Никсона вел войны компромата на стороне Никсона). Настроения были ясны: электорат оказался реально зол на нелегальных мигрантов, Obamacare и ряд других явлений, которые и стали центральными в программе Трампа. Заранее было ясно и то, что претендентов на республиканскую номинацию будет огромное количество — так что была избрана стратегия максимальной громкости, атаки на всех с открытым забралом. Это сработало — еще, конечно, и потому, что сам Трамп вполне себе такой: его даже семья иногда просит вести себя «по-президентски», а он отказывается; многолетний опыт участия в реалити-шоу, которым по факту является сейчас и американская политика, тоже сказался.

В нынешней команде Трампа преданность ценится выше опыта: Кори Левандовски, с которым связан скандал вокруг попытки ударить журналистку, до этого руководил всего одной кампанией, и то неудачно; другие ближайшие сотрудники Трампа и вовсе пришли к нему из других его бизнесов. Кроме того, оргструктура у Трампа крайне аскетичная: на кампанию работают всего 94 человека, один маленький офис в Нью-Йорке (на Хиллари Клинтон работают 800, например); на телерекламу и прочие традиционные ресурсы он тоже средств почти не тратит, успешно полагаясь на большие митинги и социальные сети. Сейчас, впрочем, ситуация начинает меняться — Трампу нужно маневрировать вокруг делегатов на съезде, где, по всей вероятности, будет в реальном времени решаться судьба номинации, а никто из его команды этого не умеет; для этого нанят ветеран политической борьбы Пол Мэнафорт, в свое время помогший успешно выбраться из такой же ситуации Джералду Форду. Несмотря на общий медиафон, определенные контакты с партийным истеблишментом у Трампа тоже есть — например, он постоянно советуется с влиятельным сенатором из Алабамы Джеффом Сешшенсом. Впрочем, если Трамп-таки выиграет номинацию, ему придется и помириться с остальными, и наладить оргструктуру для сбора денег, которой у него сейчас нет. Автор, разумеется, демонстрирует сдержанный скепсис по этому поводу, но вообще, учитывая, что вопреки всем прогнозам дойти до текущей стадии у Трампа получилось — почему бы ему не суметь и вовремя скорректировать траекторию?

http://nymag.com/daily/intelligencer/2016/04/inside-the-donald-trump-presidential-campaign.html

(Длинно, но, по-моему, это то, что принято называть «мастрид».)

Человек из Колорадо Джералд Фус с детства осознал себя как вуайериста: родители ничего не рассказывали ему про секс, и с десяти лет он пристрастился смотреть на то, как его тетя проводит время в голом виде; в некотором смысле, он ее даже любил. Его первая школьная любовь отвергла Фуса, узнав про его фут-фетиш; потом он служил во флоте и многое узнал про секс благодаря девушка в портовых барах, а также биноклю, через который он подсматривал в окна. Вернувшись домой, Фус женился на медсестре, которая не возражала против его вуайеристского хобби; более того, с ее поддержкой он наконец воплотил свою мечту — построил и открыл мотель, половина комнат которого отлично просматривались сверху благодаря системе, которую Фус сам придумал и сколотил.

В 1966-м году, когда мотель открылся, Фус начал свой грандиозный эксперимент, занявший в итоге несколько десятилетий. Каждый вечер он поднимался по лестнице на чердак, где была оборудована смотровая площадка, и подсматривал за постояльцами и их интимной жизнью. Иногда к нему присоединялась жена, и они наблюдали вместе (бывало, что под впечатлением и занимались сексом); иногда он мастурбировал; но сам Фус думал о своем проекте вовсе не как о вторжении в частную жизнь и не как об ублажении своей перверсии. Для него это был грандиозный социоантропологический эксперимент о наблюдении за сексуальными привычками американцев и за тем, как они меняются вслед за культурными сдвигами. Фус считал, что его наблюдения представляют большую ценность, чем эксперименты Института Кинси (это они легли в основу сериала «Masters of Sex», если что), потому что люди не знали, что за ними наблюдают, и вели себя естественно. Все свои впечатления и мысли он прилежно записывал и фиксировал — без имен субъектов исследования, но с четким описанием параметров их тел и сексуальных повадок.

Люди Фуса, в общем, разочаровали. Они были очень закрепощены, редко получали удовольствие от секса (особенно женщины), относились к нему, как к потребности. Они все время ругались, говорили о деньгах и прочих пустых вещах, бесцельно смотрели телевизор и вообще оказались чрезвычайно скучными существами. Какие-то социальные сдвиги ему и правда удалось зафиксировать — стало больше группового и межрасового секса, например, но в целом со временем в его записях все более была заметна фрустрация: на что люди тратят свою жизнь? На что тратит ее он сам? И в чем смысл этих наблюдений, если о них никто никогда не узнает?

Однажды Фус даже наблюдал с чердака, как драг-дилер, чьи наркотики Фус до этого в ярости смыл в туалет, пока его не было в номере, заподозрил свою девушку в краже — и задушил его. Фусу девушку было очень жалко, но, поговорив с собой, он решил, что помочь ей ничем не мог, и в смерти не повинен.

В начале 80-х, видимо, отчаянно желая как-то сохранить свое наследие, Фус связался с журналистом. Журналист сначала не поверил в его историю; потом имел длинную внутреннюю дискуссию с самим собой; но в итоге приехал в Колорадо, познакомился с Фусом, изучил его мотель и даже побывал вместе с хозяином на чердаке, откуда они наблюдали, как одна из пар, остановившихся в гостинице, занимается сексом. Журналист подписал договор о неразглашении информации до тех пор, пока Фус ему не разрешит, и в течение следующих тридцати лет Фус слал ему фотокопии своего наблюдательного манускрипта, а также письма о том, как идут его дела. Со временем, когда он постарел, по состоянию здоровья уже не мог лазить на чердак, продал мотель (точнее, уже два мотеля, которыми он владел к тому времени) и переехал с новой женой в деревню, Фус заинтересовался тем, как правительство вторгается в частную жизнь граждан; была в этом интересная рифма с его делом жизни.

В этом году выходит книжка про Фуса, где обильно цитируется его манускрипт; эта статья в The New Yorker некотором в роде ее предваряет; и да, это не выдумка. Ну и самое, по-моему, крутое. Автор статьи — Гей Тализ, один из величайших писателей в истории американской журналистики вообще и «новой журналистики» в частности, автор текстов в Esquire про Фрэнка Синатру и Джо ДиМаджио, которые до сих пор многими считаются лучшими репортажами / профайлами всех времен (я не очень согласен, но это детали). Тализу сейчас 84 года. Фус впервые связался с ним больше тридцати пяти лет назад; тогда же Тализ первый и единственный раз был в его удивительной гостинице. В этом тексте Тализ, среди прочего, описывает цвет, в который были покрашены двери давно снесенного мотеля Фуса, и подробно рассказывает о том, как система наблюдения за посетителями была решена с инженерной точки зрения.

То есть, в конечном счете, сюжет во многом про то, что нужно держать в порядке записные книжки.

http://www.newyorker.com/magazine/2016/04/11/gay-talese-the-voyeurs-motel

Поучительный — и довольно пессимистичный — мемуар человека, принимавшего деятельное участие в египетской революции 2011-го, а теперь живущего на минимальную зарплату в Сан-Франциско и с ужасом издалека следящего за развитием событий в стране.

Там много интересного, начиная от семейной истории (дядя автора организовал военный переворот 52-го; отец был оппозиционным политиком про Мубараке; вообще, есть ощущение, что про родственников автор что-то недоговаривает, но, может, это просто я такой недоверчивый) и заканчивая полезным сообщением о том, что год за годом безрезультатно выходить на улицу — это нормально: египтяне так делали восемь лет и к моменту начала Арабской Весны уже почти потеряли надежду на преобразования. Но ключевых моментов, по-моему, два. Первый — разоблачение мифа про ключевую роль соцсетей в египетской революции: Салах (автор) утверждает, что все это сказки Ваэля Гонима; на деле у египтян даже близко не было уровня доступа к интернету, позволявшего бы организовать акции такого масштаба, плюс соцсети легко просматривается. Как говорит Салах, все было сделано вполне по-дедовски: сначала они установили, что массы готовы бунтовать — но только в случае именно что массовых протестов; потом организовали низовые протесты в отдельных районах, чтобы они выглядели многочисленно на узких улочках; оттуда и вышел Тахрир.

И второе важное обстоятельство — то, что было дальше. Сначала к власти пришли исламисты, потом военные; к оппозиции стали принимать еще более радикальные меры, чем раньше; Салах стал бояться за свою жизнь и сбежал в США, где сначала выступал с лекциями про революцию, а теперь живет в Сан-Франциско и перебивается заработками, преподавая арабский. Надежды на возвращение в Египет у него особо нет, происходящее в стране вызывает у него ужас, ну и вообще все грустно.

Опять же — к вопросу о важности того, чтобы рассказывать истории до конца. Не то чтобы тут обязательно проводить какие-то потенциальные параллели, но можно и проводить, в принципе.
http://priceonomics.com/how-i-went-from-leading-the-egyptian-revolution-to/