Окей, немного добавлю про Нью-Йорк, не снижая градуса пафоса.
Недавно взялся перечитать “Это я — Эдичка” и позабавился тому, как схожи мои и эдичкины биографии. Мне в Нью-Йорке тоже начала изменять девушка. Я тоже жил в отеле и тоже читал объявления в Вилладж Войс. Хотя и происходило это с разницей в 40 лет.
В какой-то момент я перестал жрать одни колеса и начал пить другие, прописанные мне врачами.
Затем был крымнаш, и денег стало в два раза меньше, моих личных источников пассивного дохода хватало только на жилье. Родители за океаном стремительно обрастали тяжелыми болезнями, за какие-то пару лет стали инвалидами и стариками, и их голоса в трубке звучали бледно и обреченно.
Я превратился в абсолютного аскета и мог неделями питаться вареным картофелем и чаем. Из одежды у меня было только самое необходимое, я надевал на себя все, что находил на улицах или получал от друзей. Сильно мерз временами. Ну и конечно же мне было плевать, как тряпки сочетаются друг с другом, да и за их состоянием я особенно не следил: у меня никогда не было приличной пары обуви или штанов, на которых не было бы заплат в промежности и на которых не были бы оттянуты колени.
Довольно скоро я стал чувствовать себя чужим в дорогих ресторанах и магазинах одежды. Если я одевался в чистое, то мне казалось, что это какой-то неуместный овердрессинг и мое внутреннее состояние не соответствует внешнему, а моя одежда поводу. Мне было комфортно только в сумерках, где-нибудь в малоэтажном Бруклине, в барах для пролетариата и в магазинах для бедняков. Деньги я готов был тратить только на алкоголь и вещества для себя и друзей, — это все равно выходило дешевле походов к психоаналитикам (на предмет рациональности таких маневров я мог бы дискутировать, но не хочу).
Я завидовал своим друзьям, таким талантливым, таким смелым. Чем больше у них получалось, тем больше я терял желание что-то делать со своей жизнью. Мне только все время хотелось находится либо в крайней степени стимуляторной ажитации, до рассвета курить сигареты на крыше и, закусив губу, искать в соц.сетях с кем поебаться этой ночью, либо же наоборот, транками и алкоголем вводить себя в состояние полнейшего забытья, — когда время совершенно перестает существовать. Лежать, как больной пес, в грязных тряпках и предаваться мечтаниям, винить себя, ненавидеть за ленность, за трусость. Какую пользу ты можешь принести другим, если ты даже не интересен сам себе? Вот читаешь ты по 7-8 часов в день, затем выпиваешь три бутылки вина, в ливень мочишься с балкона на блестящие скользкие ступени пожарной лестницы, и только тогда на долю мгновения перестаешь быть противным сам себе. Потому что даже у ненависти к себе есть предел — смирение.
А ведь я бы мог написать книгу, не хуже, чем Лимонов. Нет, во мне литературного дара нет и на сотую часть от эдичкиного, но историй и сюжетов, у меня, пожалуй, не меньше. Но мои прекрасные, замечательные, настоящие друзья. Как я рад, что они не узнают всей правды, мне правда хочется их от нее сберечь. Обнажить душу я бы точно не смог, а я считаю, что писать я должен лишь правду. Ну да, я читал стихи проституткам и с бандитами парил мет. Еще я жил с замечательными транссексуалами, с неоднозначными русскими политбеженцами и оппозиционерами, с нищими иммигрантами и местными богачами. Пробовал то, что нельзя пробовать, ходил туда, куда нельзя ходить. Может быть об этом стоило писать, а может быть в этом есть ценность, как внутреннего опыта, который нивелируется, если будет пересказан. Я ебался со всякими интересными личностями, запускал веб-кам студию, снимался в рекламе и клипах, сам снимал для модных журналов и брендов. Я работал водителем и грузчиком, часто просто за алкоголь. Не делал только одного: не воровал. Нет, я один раз участвовал в ограблении, но я не знал, что это было ограбление. И это все помимо того, что я получал MBA, лежал в психушке и путешествовал по всему Восточному побережью.