Каноническое описание Одессы, оставленное Александром Сергеевичем Пушкиным подчеркивает разноэтничный состав ее населения в котором и носители языка Италии златой, и гордые славяне, и тяжелые молдаване, и французы, испанцы, армяне, греки и даже сын Египетской земли. И это еще писалось до появления в Одессе весьма многочисленной еврейской общины, на которой обычно принято делать акцент.
С испанцами, французами и итальянцами, конечно, сейчас сложнее, но представителей всех прочих народов, включая сынов египетской земли, в Городе можно встретить и сегодня, даже после всех превратностей ХХ века.
Однако этот стереотипный концепт многонациональности, когда мы говорим о той еще Одессе, Одессе старой, нужно воспринимать с некоторыми оговорками, которые, между прочим, делали и такие столпы одесского самосознания как Александр Дерибас и Доротея Атлас.
Поясню эту мысль на одном конкретном примере.
На днях я написал большую статью о знаменитом одесском памятнике Екатерине Великой, где в числе прочего написал несколько слов о выдающемся одесском скульпторе Борисе Эдуардсе.
Этот человек, безусловно, заслуживает отдельного рассказа, но в контексте разговора об идентичности одесситов, упомяну только один сюжет.
Эдуардс был внуком прибывшего в Одессу британского коммерсанта. Он эвакуировался из Одессы с флотом союзников весной 1919 г. и оказался с массой русских беженцев на контролировавшейся британцами Мальте.
И тут мы выясняем, что английского языка, по крайней мере на должном уровне Эдуардс не знал, и выписывал себе учебники английского у знакомых, оказавшихся в Лондоне. Британские власти также не видели в нём англичанина, и по истечении определенного срока требовали покинуть остров, с которого всех русских беженцев выселяли.
Кем же считал себя Борис Эдуардс? Его дневники позволяют ответить на этот вопрос.
"Купил у мальтийца тульский самовар, так ему обрадовался, точно Россию увидел" (16 мая 1920 г.).
Эдуардс был дружен с историком войны 1812 г. Константином Военским де Бризе (он потом напишет некролог для берлинской эмигрантской газеты «Руль»), общение с которым называл "глотком Родины"
Эдуардс, несмотря на своё английское происхождение, был обычным русским человеком. И обрусел он, полюбив тульские самовары, именно в Одессе.
И тут примечательная еще одна деталь. Эдуардс пишет в дневнике: «распродавать весь накопившийся скарб. Перевожу скульптурные бебехи, растыкиваю их по разным чужим людям». Обратили внимание? «Бебехи» — это словечко из пресловутого «одесского языка», которое входу и по сей день. Я сам его употребляю. Бебехи — это пожитки, барахло.
Оно есть в словаре луганчанина-николаевца Владимира Даля (человека, писавшего что, побывав в Дании, он окончательно понял, что его родина – Россия, и публиковавшегося под псевдонимом Казак Луганский): «бебехи» (южнорус.) в зн. кишки, живот.
Так вот одесская региональная идентичность, со всеми ее колоритными особенностями, это своеобразное промежуточное звено в цепи ассимиляции между тяжелыми молдаванами, сынами египетской земли, остзейскими дворянами, английским коммерсантами, греческими конрабандистами и просто русскими.
Важно понимать это, и не ставить телегу, впереди лошади. Ведь, как писал Марк Твен, только извозчики, наряду с церковными маковками, позволяют понять что Одесса это русский, а не американский город.