Вернулись в зал, продолжаем прения.
Адвокаты Байтурина и Червонный смогли подготовить отличные речи — несмотря на неадекватно короткий перерыв для подготовки.
Адвокат Байтурина: «Я считаю, что в первую очередь привлечение моего подзащитного к ответственности не имело никаких законом предусмотренных оснований, поскольку происходило при полном и тотальном нарушении норм УПК. Далее: у Владимира Емельянова не было цели нанести вред обществу и государству. Его действия не являлись общественно опасными — он хотел защитить человека. При исследовании доказательств были обнаружены обстоятельства, требовавшие выяснения, чрезмерное применение силой Росгвардии. Более того, согласно 7 статье Конвенции, никто не может быть наказан за нарушение закона, если на момент совершения действий это не было предусмотрено законом. Под «насилием, неопасным для жизни или здоровья», понимаются побои или лишение свободы, такое легальное определение дается в одном из документов, касающихся грабежа — а в части 1 статьи 318 УК вообще нет критериев «насилия, неопасного для жизни и здоровья».
Исходя даже из логики нашего доблестного следствия, которое считает, что достаточно слов потерпевшего о том, что он почувствовал боль, потерпевший определенно говорил, что в указанный день его не единожды хватали за бронежилет, сковывали, ограничивали движения, и он от этих действий испытывал боль. На прямой вопрос защиты потерпевший однозначно ответил, что он не помнит, что испытывал боль от действий моего подзащитного. Состава преступления по части 1 статьи 318 нет».
Адвокат Червонный решил «сконцентрироваться на личности Емельянова»: «Когда я попросил дать мне контакты его родных, чтобы мне было, с кем поддерживать связь, я узнал, что у него нет никого, кроме очень пожилых бабушки и прабабушки. Вскоре после ареста следователь выдал разрешение на часовое свидание, но оно продлилось 15 минут. Когда прабабушка увидела Владимира не с длинными волосами, как привыкла, а обритым, очень плохо себя почувствовала и свидание пришлось прекратить. Я бы назвал это пыткой: не понимаю, какую общественно полезную цель может преследовать содержание под стражей человека, который ухаживает за своими родственниками.
Когда я приехал в бедно обставленную квартиру в Мытищах, прабабушка, заслышав мои мужские шаги, закричала: «Володя, Володя вернулся», — позже выяснилось, она думала, что срок ареста она приняла за срок всего лишения свободы.
Владимир делал все, чтобы бабушки встретили достойную старость, теперь они обречены на неизвестность — встретят ли они его когда-нибудь? Каждый мой разговор с ними заканчивается их слезами. Для публики становится очевидным: нет общечеловеческих ценностей, которые следствие бы уважало».
