operdrain
Роскомнадзорнулся.
Стрелять в грудь. Я б не стал. Только в голову. Но и там можно не попасть, снеся лицо и не летально повредив мозг. Продумывай тщательнее 😁
https://t.me/rt_russian/20227Классики хуйне не научат.
Пикуль. Моонзунд
Все его поняли, только новиковский священник отец Никодим поежился в смущении.
— Да ведь грех, – сказал, – грех человека на смерть толкать.
— Во-первых, – ответил ему Артеньев, – у вас, батюшка, из-под рясы торчат штрипки от кальсон. Здесь вам не сельская церквушка, а кают-компания... А во-вторых, батюшка, вы в дела мостика не суйтесь, как мы не суемся в церковную палубу. По-моему, – заметил Артеньев, – грех заключается в другом – в измене отечеству!
Отец Никодим затолкал под носки завязки кальсон и сказал:
— Я молчу. Дело ваше. Офицерское. Благородное...
Артеньев при всех покрутил барабан револьвера, из которого торчали желтые затылки патронов. И высыпал все патроны из барабана. Со стуком они падали на обеденный стол кают-компании, раскатываясь по зеленому сукну скатерти.
— В барабане оставляю один. – сказал Артеньев. – Пусть он распорядится им, чтобы уйти от позора самому и не позорить нас. Кто не согласен со мною – прошу встать и заявить.
Офицеры молчали: они были полностью солидарны с ним.
— Добро. Тогда я поднимусь к нему...
....
Молча, расширенными глазами он наблюдал за старшим офицером. Артеньев подошел к раковине, тонкой струйкой пустил воду из крана. Наполнил водою ствол револьвера, держа его вертикально. После чего протянул револьвер командиру:
— Надеюсь, Карл Иоахимович, вам не нужно рассказывать, как поступают опозоренные офицеры. Вот вам... с водою!
Вода при выстреле разносила череп в куски.
— Держите!
Фон Ден взял револьвер и выплеснул из него воду.
— Я не опозорен. Я верный слуга его величеству. Я потребую суда. Я добьюсь правды...
— Суд офицерской чести уже состоялся. И он осудил вас!
— Нет! – отвечал каперанг, весь трясясь. – Я не могу.
— Уже поздно. Так постановила кают-компания.
— Нет! Это шантаж...
— Шифровку по радио мы уже дали. Поторопитесь.
— Нет. Я дождусь ответа из штаба.
— Поторопитесь. Скоро за вами придут жандармы. Здесь один патрон. Этого хватит. Уйдите от позора сами, не позоря других...
В спину уходящего Артеньева фон Ден, словно нож под лопатку, всадил одно только слово:
— Мерзавец!
Артеньев из коридора салона не уходил. Ждал выстрела. Но выстрела не было. Постучав в дверь, он напомнил:
— Кончайте же наконец эту канитель!
И грянул сдавленный выстрел. Артеньев рывком открыл дверь.
Каперанг фон Ден по-прежнему сидел в кресле, облокотясь на стол. Он стрелял в себя через подушку, и подушка теперь была отброшена в сторону, из нее просыпался пух. Пуля же, пущенная каперангом в висок, вышла у него из глаза, и теперь этот глаз желтой осклизлой слякотью стекал по щеке...
Самое страшное, что фон Ден остался жив и сознание не потерял. Вторым глазом он сейчас с ненавистью глядел на старшого.
— Подлец, – сказал он Артеньеву. – Ну какой же ты подлец...
Артеньев насытил пустой барабан еще одним патроном.
— Будьте же мужественны! – крикнул в бешенстве.
Пальцами фон Ден тронул свой висок, размозженный пулей, окровавленные руки медленно потянулись через стол – к бумаге.
— Два слова... – неожиданно попросил он. – Жене...
Карандаш выкручивался из его пальцев. Артеньев вышел.
Он дождался второго выстрела. На этот раз фон Ден был мертв, но из кресла не выпал. Сидел – прямой и безучастный, вдавив острый подбородок в грудь. На длинном черном шнурке, словно маятник, раскачивалось пенсне.
