Пока готовили новости про Соловьёва и его жалобы на ютуб в Роскомнадзор, обратил внимание вот на что.
Владимир Соловьёв начал вести свой ютуб тогда же, когда и я, в марте 2020. Стартовые позиции у нас были очень разные — телезвезда, сидящая в эфирах в прайм-тайм каждый день, с огромным бюджетом, студией, большой командой против персонажа очень локальной известности, вещающего из дома. Весь бюджет на старт моего канала был как 5 минут одной вечерней передачи Соловьёва.
И вот прошло 8 месяцев. У меня на 22% больше подписчиков, средний просмотр одного видео существенно больше. Всероссийская телезвезда сидит по 4 часа в день в стримах и кое-как обходит по просмотрам мои утренние новости, да и то не всегда. Другие ролики набирают в несколько раз меньше. Это при том, что я ни разу за всё время не попал в тренды, а Соловьёв сидит в них постоянно (ему помогают средства на продвижение, которые я не трачу).
Как это такое может получаться? Почему такой мегаизвестный телеведущий никак не может набрать аудиторию?
Владимир Соловьев далеко не первая телезвезда, с приходом которой в интернет начинается грусть и страдание: никто его не ждет и не встречает, аудитория, несмотря на промоушен и накрутки, отказывается впечатлять цифрами просмотров. Да, кто-то тебя читает и смотрит, но это настолько иной по сравнению с эфирным статусом порядок величин, что проводить параллели как-то совестно.
Именно в этом коренное отличие интернета от телевизора. В самой роли аудитории. Ведь кто такие звезды телевизора? Это звезды по должности. Они звезды, пока их показывают, и в той степени, в которой показывают.
Нет никакой «своей аудитории», ни у Соловьева, ни у Киселева, ни у Малахова, ни у Гордона. Зритель для телевизора — только пассивный слушатель, он ничего не выбирает, он будет слушать, смотреть, любить, ненавидеть, соглашаться или спорить с теми, кого определил собственник, продюсер, программный директор.
Это очень важный элемент управления для нашей информационной автократии. Каждая говорящая голова в телевизоре может сколько угодно пребывать в иллюзии своего «таланта» или способности «влиять на аудиторию». Но в глубине-то души все понимают, что будут себя плохо вести — можно взять любого сторожа с проходной «Останкино», научить читать с суфлера, поставить в вечерний прайм-тайм «политического ток-шоу» — и через два месяца уже он будет большой звездой, а тебя забудут как звали.
Телевидение — рекурсивная среда: ты в телевизоре, потому что известен, и ты известен, потому что в телевизоре. Пока ты в телевизоре, у тебя будут корпоративы, реклама, джинса коммерческая и отработка темников. Но стоит вылететь из федеральной ротации хотя бы на год — и все, юбилей директора арматурной фабрики в Челябинской области станет лучшим заработком, и селфи на улице не спросят, и в метро не узнают.
В интернете ситуация обратная. Здесь не может быть прайм-тайма, хорошего слота, здесь нет никакого продюсера, с которым можно договориться, директора, которому надо понравиться. Ни государство, ни собственник-олигарх — никто не выдает здесь «талоны на эфир», никто не может «назначить звездой».
Здесь диктует только аудитория. Здесь она не пассивный слушатель, она выбирает. Да, сила денег велика: вложив очень много, можно лучше себя аудитории продать, захватить ее больше. Но если есть что продавать. Если ты, например, Парфенов или Пивоваров. Если за душой был только эфир, то ждет жестокое разочарование — здесь ни к кому насильно не придешь и мил не будешь.
Собственно, фрустрация Соловьева относительно трендов ютуба — не первое выражение вот этого разочарования, этого открытия, что добровольно трехчасовые монологи, наполненные хамством и самолюбованием, смотреть никто не готов. Он это понимать начал уже давно — вспомните его нескрываемую ненависть к Юрию Дудю.
Поскольку никто здесь аудиторию не «выдает», то никто не в состоянии ее «отобрать». Дудя нельзя уволить или заменить, нельзя выгнать его из шоу. Дудь — не производное от удачного слота в эфире, он самоценен. Его породила аудитория, и только в ее власти его убить.