Из всех <пост>советских праздников самый идиотский для меня — это 23 февраля. Причём таковым я его воспринимал уже в школе (советской), потому что он был однозначно маркирован как мужской, и, при этом, был привязан к военной тематике. Не то, чтобы я был пацифистом (не был), но армейская служба никакой романтической восторженности во мне не рождала. Ещё эти постоянные кошмарные детские вопросы «А в армии ты так же будешь?», «А знаешь, как в армии с такими поступают?» — приготовление мальчика к армейской службе, как важнейшему в жизни мужчины этапу, было тотальным. Любой требующий внимания педагога поступок с конвенциональной лёгкостью рассматривался через призму неминуемой военной службы.
Между тем, ни в какую армию я не хотел по миллиону причин. Естественно, я их никому не озвучивал, чтобы меня не начали переучивать с неправильных желаний на правильные — советская власть приучала жить с фигой в кармане со школьной скамьи — и это, конечно, рождало в детской голове понятную фрустрацию и ощущение своей неполноценности (при этом, многим идея превращения в настоящего мужчину через преодоление трудностей нравилась), — но сам себе я эти причины прекрасно формулировал и помню их до сих пор.
Во-первых, в армии встают в 6 утра и заставляют одеваться на скорость. Я же и к 9-то в школу вставал с огромным трудом, будучи «совой» прирождённой. Одеваться на скорость мне тоже не хотелось, потому что у меня будет не получаться и меня будут мучить и заставлять чтобы получалось. Потом солдаты идут на зарядку (никогда в жизни не делал утреннюю зарядку). Там они бегают (ненавижу), отжимаются (ненавижу) и делают упражнения на турнике (сейчас люблю, но тогда тоже ненавидел). Потом они едят: едят они невкусно и однообразно, в основном, пшённую кашу. Позднесоветский ребёнок кулинарным разнообразием, мягко говоря, избалован не был, но некоторый выбор у него всё-таки был, и любая каша там у меня проходила по разряду «лучше умереть с голоду». Ну, такой максимализм ребёнка, который голод только смутно представляет по рассказам о блокаде Ленинграда. И ещё о проклятых царских временах, где все положительные герои вообще только и делали, что голодали да раздавали листовки.
Кстати о положительных героях. Вокруг был океан детской литературы (совершенно одноразовых авторов), рассказывающей о трудном, но интересном солдатском быте, о полезности армии и о том, как лишения и преодоления себя через «не можешь — научим, не хочешь — заставим» делают из недочеловека-мальчика человека-мужчину.
Самым ужасным было то, что избежать этого не представлялось возможным, в армию шли все, неминуемо и обязательно, и я уже лет в 8 начал придумывать, как этого избежать. Хорошим вариантом казалось, например, уйти жить в лес и стать там выживальщиком, изобретать себе разные ништяки и ими играть с другими такими же восьмилетними выживальщиками. Другим вариантом было стать командиром и самому мучить солдат — но жизнь одна, и тратить её на командирство всю без остатка не хотелось.
Главным маразмом было то, что этот день даже не был выходным! Вот где было настоящее гендерное неравенство!
Что реально было 23 февраля? 23 февраля 1918 до всех, даже самых упоротых февралистов дошло, что Россия потеряна не только в фигуральном смысле, но и в буквальном. 23 февраля немцы, до этого даже не наступавшие, а просто, не встречая сопротивления ехавшие на машинах и поездах через западную часть страны, доехали до столицы и предъявили большевикам ультиматум. Большевики его безоговорочно приняли во главе с Лениным (который вообще устроил истерику и пригрозил подать в отставку, если не примут).
Столицу перенесли из Петербурга в Москву, немцам отдали всё, что они просили.
Я чё-то фиг знает, как такое праздновать.
