www.proza.ru
Где ты была, Ядвига?
Из книги « Мужчина на одну ночь» (1993) ГДЕ ТЫ БЫЛА, ЯДВИГА? Ковер на полу, ковер на стене, портреты в аккуратных рамках, эстампики, кушетка, шкаф, книжные полки над секретером, цветы на подоконниках, занавески в цветочек, тюль — все чистенько, со вкусом; Ядвига Александровна жила в однокомнатной квартире вместе с мамочкой, женщиной общительной и безапелляционной. «Кулема»,— громким грубым голосом вынесла мамочка приговор в праздничный день, когда Ядвиге Александров¬не исполнилось тридцать восемь. Ядвиге Александровне не везло: то встречались мужчины необеспеченные, без прописки и площади, но жить вместе с мамочкой отказывались, а то — женатые и благородные. Последний из них, Григорий Васильевич, так и сказал: «Я могу любить, но на подлость не способен!» С его зарплатой — за вычетом алиментов — они могли снять только стенной шкаф. А время уходило; часы стучали все громче, все тре¬вожней, все ближе становился рубеж, за которым чудес¬ная способность давать жизнь иссякала, и оставалась лишь обязанность принимать пищу, совершать физиоло¬гические отправления и смотреть телевизор. Подруги советовали: роди для себя, но Ядвига Александровна так любила своего будущего ребенка, что не могла — с первой же минуты зачатия — обречь его на безотцовство. Как-то на субботнике по реставрации она таскала на носилках строительную белесую труху в паре с Валентином Игоревичем, и в тот же вечер, в электричке, он сказал, что испытывает к ней симпатию — его тронуло, как она тыльной стороной ладони утирала со лба пот, сдвигая мокрую, выбившуюся из-под платка челочку. Он сказал об этом, глядя в темное окно, и тут же в смущенье нырнул в свой огромный портфель с запашистой слежавшейся темнотой. Грохотали железные части поезда, мелькали за окном далекие огоньки; пауза тянулась недолго, не дольше, чем если пару раз провернуть ручку арифмометра: возраст у Валентина Игоревича еще вполне живородящий, вид приличный, солидный, надо полагать, не пьяница и, судя по всему, одинокий, да и про челочку сказал очень лирически, а после так мило смутился, вот только площадь...— без этой информации принимать решение о дальнейшем поведении Ядвига Александровна не имела права. На лавке, что напротив, было выжжено: «КОЛЯ». Между тем Валентин Игоревич вынырнул из портфеля с конфеткой «Балет» и, часто двигая тощим кадыком, сказал: — Вы не думайте, кепку я надеваю только на грязные работы, а вообще-то ношу шляпу. — А зимой? — спросила Ядвига Александровна. — А зимой шапку,— выдохнул Валентин Игоревич, улыбнулся посмелее: — Из нутрии. Это вам! И протянул конфетку. — Только я должна вас предупредить,— не решаясь принять угощенье, напряглась Ядвига Александровна,— я живу с мамочкой в однокомнатной квартире. — А у меня, представьте себе, комната.— Валентин Игоревич повернул к Ядвиге Александровне опустевшие глаза, точно смотрел куда-то вдаль. — Конечно, коммуналка, не бог весть что, но для одного двадцать один метр, согласитесь, вовсе неплохо... Засохшая конфетка неожиданно оказалась вкусной. Расписались на другой день — у Валентина Игоревича в загсе работала бывшая жена, и она первой, в красной ленте с плеча на бедро, их поздравила. Потом, неловко зацепив угол, вышла из-за стола и неофициально добавила: — От всего сердца, Валя, желаю тебе счастья. И вам, и вам...— Она взяла руку Ядвиги Александровны в свою и погладила, задевая за колечко: — И вам, и вам...— У нее были теплые, домашние глаза и строгая, застывшая в лаке прическа. — Я очень рада за Валентина Игоревича, очень. «Какое счастье, что на свете столько хороших людей»,— с умилением подумала Ядвига Александровна. Втроем — Ядвига Александровна, Валентин Игоревич и букет хризантем — шли по длинному коридору с множеством дверей и черных электрических счетчиков. Валентин Игоревич показывал на двери, называл соседей. По тщательности, с какой он выговаривал фамилии, Ядвига Александровна почувствовала, что здесь его не очень любят. «Бедный, бедный мой Валентин Игоревич,— думала она, пока он (коридорная лампочка не работала) попадал ключом в замочную скважину,— бедный, бедный!» — и сдерживалась, чтобы не погладить даже в потемках серебристый ежик волос. В комнате у Валентина Игоревича было темно и душно, как в его портфеле. Ядвига Александровна окинула взором обстановку и нашла, что места вполне хватит, чтобы поставить кроватку для маленького. Опустили цветы в воду. Ванная, туалеты, кухня — стол, полка, конфорка; Валентин Игоревич показал все это и с грустью заметил, что, несмотря на такой, с позволения сказать, необычный день, придется заняться уборкой мест общего пользования — сегодня его дежурство. Но Ядвига Александровна обрадовалась. Засучила рукава праздничного платья — и за работу. У Валентина Игоревича было специальное устройство с зажимчиком для тряпки — очень удобно. И он снова похвалил ее взмокшую челочку, которую она сдвигала тыльной стороной ладони. Потом она готовила ужин и знакомилась с соседями. Первой в кухню вошла огромная одышливая старуха — она широко расставляла ноги и переваливалась, как утка. Старуха скользнула взглядом по замершей Ядвиге Александровне, закурила «Беломор» и заколыхалась в вулканическом кашле. — Здравствуйте,— сказала Ядвига Александровна, но старуха не обернулась.— Здравствуйте,— растерянно повторила она, перевернула шипевшее на сковороде мясо и снова пожалела Валентина Игоревича. — Привет! — в кухню вбежал молодой парень и кивнул на старуху: — Глухая.— Он подмигнул и поправил русый парик.— Голова у меня как колено, и все об этом знают, только моя благоверная пытается из этого сделать тайну. Хочешь посмотреть? Он оглянулся на дверь, стянул парик, и Ядвига Александровна стыдливо отвела глаза. — Вот так! Будешь вести себя хорошо, дам потрогать.— Он поставил на газ чайник и убежал. Старуха вдруг повернулась к Ядвиге Александровне и сказала: — Женщина! В следующий раз, когда будете мыть коридор, коврик попрошу класть на место.— И снова заколыхалась в кашле. Чайник парня выкипал, но Ядвига Александровна стеснялась завернуть газ, а пойти сказать не знала куда — не отвлекать же Валентина Игоревича, который в их комнате тонкими ломтиками резал копченую кол¬басу. В кухню вошла молодая женщина в халате — на руке у нее со скучным лицом сидел толстый ребенок — и бросила в кастрюлю пустышки — прокипятить; Ядвига Александровна подумала, хорошо, что здесь живут молодые мамы, иногда бывает нужен совет, ведь она ничегошеньки не знает. — Это, наверное, ваш муж поставил чайник? — Ну вот еще! — Молодая женщина завернула газ.— Не дай бог такого мужа. Я вот родила себе, и, слава богу, нам со Стасиком никто не нужен. Да, Стасик? Ядвига Александровна составила ужин на столик с колесиками — Валентин Игоревич выиграл его в лотерею на работе — и сказала женщине с ребенком: — Правда, удобная вещь? — Ну вот еще! — фыркнула соседка. — Вино Валентин Игоревич открыл по-гусарски, с выстрелом и пеной. — За счастье? — спросила Ядвига Александровна. — За взаимопонимание,— уточнил Валентин Игоревич. Чокнулись. — Баккара,— сказал Валентин Игоревич.— Здесь живет один татарин, через комнату. По той стороне. Будет занимать деньги, ни в коем случае не давайте. Они выпили налитое вино, и Ядвига Александровна подумала, что обязательно подружится с соседями и они сумеют полюбить Валентина Игоревича. —Я собираю марки,— сообщил Валентин Игоревич,— и привык тратить на них определенную часть заработка. Вас это не смущает? — Нет, ну что вы, очень интересно, напротив! — Как-нибудь я обязательно покажу вам коллекцию... — А можно сейчас? — Ядвига Александровна даже нетерпеливо повела плечами. — Ну, если вы так настаиваете... Ядвига Александровна уважительно перелистывала кляссер, а Валентин Игоревич, склонившись через ее плечо, пояснял, осторожно притрагиваясь к маркам пинцетом,— и думала, сколько впереди еще открытий: она ведь неплохо вяжет, готовит торты и поет под гитару туристские песни. Когда пробило двенадцать, Валентин Игоревич дели¬катно кашлянул в кулак и задернул занавеску. —Ну вот, собственно...— смущенно произнес он и нервически помял ладони — одну в другой,— завтра я освобожу полочки в шифоньере для ваших вещей, плечиков у меня, слава богу, хватает. Белье постельное вот здесь.— Он достал пододеяльник, простыню, наволочку.— Стираю в прачечной. Очень хорошая прачечная, не рвут, не теряют.— Протянул пачку белья Ядвиге Александровне.— Впрочем, сегодня я сам, а вам, наверное, хочется принять душ. — Да, конечно,— поспешила сказать Ядвига Александровна, стараясь не дать прорасти обиде — чистоплотность всегда была ее пунктиком. — Вот полотенце. Если вас не затруднит, какое будет уменьшительное от вашего имени? — Мамочка меня называет Ясей. — Ну что ж, прекрасно.— Валентин Игоревич скомкал ладони и повторил: — Прекрасно. В ванной — через окно на улицу — дуло; на стене сидел черный таракан. А полотенце было новое, жесткое, с бумажным ярлыком. Постель, застеленная свежим бельем, пахла больницей. — Отвернетесь? Поспешно забралась, укрылась. Она еще никогда не спала без ночной рубашки. Валентин Игоревич раздевался тщательно: снял брюки, дважды провел по ним ладонью, выправляя складку, снял сорочку, внимательно оглядел воротничок, манжеты и, покачав головой, повесил на плечики. Ядвига Александровна посмотрела на свою, сваленную в кучу, одежду, позорно оползавшую к полу, и теперь не знала, как встать, чтобы ее поправить. Ей было стыдно и неловко, она чувствовала брезгливость к собственному телу после душа в общей ванной, как будто не отмылась, а, наоборот, испачкалась. Валентин Игоревич внимательно разглядывал носки. У него оказались худые жилистые ноги. Ядвиге Александровне стало неприятно, она отвернулась, чтобы не смотреть, но все-таки увидела, как он сложил носки в пакетик — видимо, они предназначались к стирке — и подошел к стулу с ее одеждой: аккуратно расправив каждую вещь, повесил на спинку стула. От стыда все в Ядвиге Александровне замерло, и она крепко зажмурила глаза. Скрипнул ящик письменного стола, затем послышались шаги, похрустывающие какими-то заскакивающими хрящиками; на полировку прикроватной тумбочки что-то мягко шлепнулось, и чуть скользнуло шепотком-cвистом. — Обыкновенно я перед сном читаю,— сказал Валентин Игоревич,— но сегодня, может быть, не стоит? Верно, Яся? — Да,— обернулась Ядвига Александровна, ощущая озноб. На тумбочке лежал презерватив в красной блестящей упаковке. Валентин Игоревич погасил свет, и она услышала, как он стянул майку, потом трусы, сначала освободив одну ногу, потом другую; лязгнули браслетом часы и теперь отвратительно тикали. Валентин Игоревич забрался под одеяло, вытянулся рядом, не касаясь Ядвиги Александровны, и тяжело вздохнул. — Яся,— сказал он наконец,— у меня к вам будет просьба, только, пожалуйста, не удивляйтесь. Я попрошу вас просчитать до двадцати одного. Ядвига Александровна затаилась. — Считать нужно громко и, чтобы соблюдать одинаковые интервалы в счете, после каждой цифры мысленно произносите «тысяча». Видите ли, Яся, это число действует на меня особым образом. Оно совершенно необходимо, чтобы я мог проявить себя мужчиной. Ядвига Александровна, глядя на смутно белеющий потолок, начала считать. — Один, два, три...— После каждой цифры она мысленно произносила «тысяча». На счет «восемнадцать» она начала смеяться, так же смеясь, поднялась на кровати во весь рост и, переступив через навзничь простертого Валентина Игоревича, спрыгнула на пол. Одевалась не спеша, почему-то совсем не стесняясь, и громко, по-девчоночьи, прыскала. Она смеялась, прикрывая рот ладонью, когда шла по коридору, освещенному одной лампочкой, и чувство¬вала осуждающие взгляды черных мордочек счетчиков, но от этого было еще смешней. Она смеялась в такси, но уже молча, только живот как-то очень болезненно дергался, и думала, вспоминая совет своей подру¬ги, что, может быть, и в самом деле женщине, чтоб обрес¬ти в себе уверенность, необходимо хоть раз в жизни по¬бывать замужем. Мамочка отворила дверь и строго спросила: — Где ты была, Ядвига? — Замужем, мама! 1987
