Педерастъ съ чуть брезгливым остервенением зажмурилъ свое рыло. Его немного кольнула жалость къ огромному крестьянскому нагвю, который вынужденъ было допустить до себя такую тварь, — тотъ особенно выделялся своимъ злобнымъ рыкомъ, высоко воздевая мордочку; но отъ этой жалости у него голова пошла кругомъ. Онъ нажалъ на кнопки, включилъ газовые рожки и сталъ кричать сквозь свист и огонь: — Ур-ра-а! А-а- а! Наслаждайся, мерзавец, нашею кровью!