РОЗЕТТА
— Она сказала, что повесится. Надо ехать. Ты меня слышишь?
— Она и в прошлый раз так говорила, успокойся, она взрослая девочка.
— В этот раз все серьёзно, я чувствую! Вставай! Оторви свою задницу от игры! Это же моя лучшая подруга, как ты можешь так сидеть?
— Сейчас, раунд пройду.
— Какой раунд?! Вставай! Выкину к чертям этот комп! Слышишь?
— Угу.
В комнате стихло. Павел удовлетворенно откинулся на спинку кожаного кресла, посмотрел по сторонам мутным взглядом, в его глазах все ещё плавали останки разорванного пополам вражеского танка.
— Эй, Лера, ты где? Поехали.
Черт. Он посмотрел на часы. Сколько прошло времени? Час? Два? А может быть, сутки?
Он обошёл квартиру, заглянул в туалет, в ванную, Леры нигде не было.
Черт. Некрасиво получилось.
Паша набрал её номер, скользнув взглядом по заляпанному глянцу сенсора, — сколько же прошло времени? Кажется, сел играть утром. Или вечером? Вечером. Точно!
Залаяла собака соседа, она лает, как-будто смеётся, ни с чем не спутаешь, дрожь по коже и ровно в одно и то же время — вечером, он приходит с работы, она ждёт его целый день на коврике под дверью и когда внизу хлопает дверь, — “Плях-бам-бам-бам”, Розетта начинает смеяться на седьмом. Весь подъезд затихает и хриплый, словно прокуренный лай, разносится по всему многоэтажью.
Он начал играть, когда засмеялась Розетта. Вражеский “Тигр” споткнулся, качнул размашисто башней вверх-вниз, призывно дёрнулся и тут же спрятался за углом разбитой церкви. Азарт схватил Павла за шиворот и бросил в водоворот сражения.
Когда это было? Точно, что вечером. Розетта. Но вчера? Или позавчера?
Трубка продолжала гудеть длинным. Лера не снимала.
Можно, конечно, вернуться в игру и посмотреть, когда начата последняя сессия, но почему-то Павел инстинктивно страшился это сделать, он знал, что там его ждёт нечто настолько откровенное, что лучше держаться подальше от этого раздела.
Подальше.
От этого.
Раздела.
Жизни.
Он подошёл к холодильнику и открыл его: пахнуло затхлым перекислым пивом, посередине среднего отделения стояла открытая банка Баварии и больше ничего. Ни одного кусочка засохшего сала или скрюченного лимона. Ничего.
“Где же Лера?”, — подумал он и зашёл в спальню. Обычно тут всегда разбросаны её вещи, но сейчас кроме его помятой майки он не увидел.
В дверь позвонили.
Тут же засмеялась бешеным смехом Розетта. На исходе лающей фразы она закашлялась и внезапно смолкла.
“Умерла”, — подумал Павел почему-то.
Он подошёл к двери, ощущая неприятную волну тревоги, опоясывающую грудь, проникающую в живот, — мерзко и тошнотворно запрыгал ком в горле, руки и ноги мгновенно ослабли, словно тающее мороженое. Павел открыл дверь.
Когда ты теряешь счёт времени, время играет с тобой в простую, но почему-то непонятную тебе игру, ты не успел прочитать правила и думаешь, что с прошлого раза они не изменились, но в душе ты прекрасно знаешь: все давно по-другому.
На пороге, застыв, словно изваяние, на четырёх лапах стояла Розетта, похожая на табуретку из Икеи, дутая и облысевшая.
— Сколько времени прошло? — спросил её Павел.
Розетта подняла на него белую, в черных точках морду, мотнула ей из стороны в сторону, — в глазах её промелькнуло то самое обречённое выражение, означающее навсегда утраченное время, так хорошо знакомое Павлу, и, разразившись безумным судорожным смехом, кинулась по ступенькам вниз.
