Сегодня у Федора Черенкова день рождения. Сомневаюсь, чтобы в этот день последние лет 25 собирались вокруг него большие компании. Теперь этот день - повод о нем вспоминать.
Этот текст я написал, когда его не стало.
ПОЦЕЛУЙ
Тут проснулся я в прекрасном, но чужом, конечно, городе, в ухоженном неуюте гостиницы; разумеется, спозаранку. И, естественно, проспав! Заспешил на самолет, клевал в такси тяжелой головой, регистрировался, обмотанный сумками, лихорадочно сел в кресло и лихорадочно взлетел. Я, конечно, не посмотрел в новости. Я ничего не знал.
А в коридоре аэропорта – ну, кого там первым встречаешь? Конечно, мужика с табличкой. Пока до улицы дойдешь, раз сто же спросят – такси? А? Недорого? Поедем??!
А он вместо привычного мне и говорит: слышали, Федя умер.
Детство не вернется, я и раньше это знал. Увяданьем золота охвачен, я не буду больше молодым. Тоже мне, новость! А Фёдор – он остался там. И он никогда не умрет – только вместе со мной, а это и значит для меня «никогда», какая разница, что потом-то будет? Вот возьмем, к примеру, Пеле. Он ведь король футбола, так? Но откуда мы это знаем? Откуда мы это знаем со всей убедительностью? Ну, уж точно не из хроники, не и документальных кадров происходивших некогда баталий. Это не производит впечатления в век HD. Тема для профессиональных исследователей; нет – о том, что Пеле был король, нам говорят глаза тех, кто его видел. Мы об этом знаем понаслышке. Мы верим этому, потому что мы знаем людей, которые нам об этом рассказывают, и потому что мы видим, как меняются их лица, как загораются глаза...
По тому, как они молодеют при этом.
Не знаю, молодею ли я, когда вспоминаю про Черенкова на поле, это со стороны заметнее. Может, и не видно, что во мне просыпается мальчишка. Но мне плевать, видно ли это снаружи; я снова дома, и за столом вся семья, и бабушки, и дедушки живы, и это счастье.
А накануне мы с отцом в ночи смотрели «Спартак» с «Астон Виллой», в Москве сыграли ужасно, и надежды не было никакой. Но почему-то мне разрешили не спать. Черно-белый телевизор «Чайка», переключался рукой по часовой стрелке. Жаль, что он не сохранился, просто как предмет. Но не в предметах ведь дело. Надо было выиграть. И играли как боги. Гладилин как играл, а? Не помню, выходил ли Сидоров. Помню, как защитник Морозов бодался с главным нападающим «Виллы» Уифом. Но не было победного гола; пропустили тогда сразу, потом Федя гол отыграл, и вот до конца, до самого конца... И он все-таки забил.
И я кинулся папе на шею.
Никогда больше такого не было.
Летом не стало папы, а теперь вот не стало Феди. Это очень разное. Это вообще несопоставимо. Но вот есть один незабываемый день, одна секунда, в которой – мое детство, и в нем я маленький, папа живой, и Черенков забил. И Федя мне не папа, конечно, но если б он не забил тогда, может, и не было б такого момента. А так он есть.
Господи, да невозможно представить себе такого футболиста. Вы вообще, ребята, футболистами называете сегодня других людей. Как может в образе футболиста вообще не быть секса? А вот могло. Фёдор Черенков, субтильный парень, с поникшими плечами, да вообще невозможно себе представить его, например, срывающим футболку, когда забит важный гол. Может быть, у него и квадратиков-то на животе не было. Может, и были.
А машина? Была у него машина? В начале восьмидесятых; «Вольво» завалящая была?
А кто его жена? А где фотки в инстаграме с пляжа?
Когда пришло время, я прочитал великую книгу, одну из многих великих книг, и вдруг подумал, что это вот - про Черенкова: «Вот может быть единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а может быть напротив почтут за удовольствие».
На самом деле это про Алёшу Карамазова.
Этот текст я написал, когда его не стало.
ПОЦЕЛУЙ
Тут проснулся я в прекрасном, но чужом, конечно, городе, в ухоженном неуюте гостиницы; разумеется, спозаранку. И, естественно, проспав! Заспешил на самолет, клевал в такси тяжелой головой, регистрировался, обмотанный сумками, лихорадочно сел в кресло и лихорадочно взлетел. Я, конечно, не посмотрел в новости. Я ничего не знал.
А в коридоре аэропорта – ну, кого там первым встречаешь? Конечно, мужика с табличкой. Пока до улицы дойдешь, раз сто же спросят – такси? А? Недорого? Поедем??!
А он вместо привычного мне и говорит: слышали, Федя умер.
Детство не вернется, я и раньше это знал. Увяданьем золота охвачен, я не буду больше молодым. Тоже мне, новость! А Фёдор – он остался там. И он никогда не умрет – только вместе со мной, а это и значит для меня «никогда», какая разница, что потом-то будет? Вот возьмем, к примеру, Пеле. Он ведь король футбола, так? Но откуда мы это знаем? Откуда мы это знаем со всей убедительностью? Ну, уж точно не из хроники, не и документальных кадров происходивших некогда баталий. Это не производит впечатления в век HD. Тема для профессиональных исследователей; нет – о том, что Пеле был король, нам говорят глаза тех, кто его видел. Мы об этом знаем понаслышке. Мы верим этому, потому что мы знаем людей, которые нам об этом рассказывают, и потому что мы видим, как меняются их лица, как загораются глаза...
По тому, как они молодеют при этом.
Не знаю, молодею ли я, когда вспоминаю про Черенкова на поле, это со стороны заметнее. Может, и не видно, что во мне просыпается мальчишка. Но мне плевать, видно ли это снаружи; я снова дома, и за столом вся семья, и бабушки, и дедушки живы, и это счастье.
А накануне мы с отцом в ночи смотрели «Спартак» с «Астон Виллой», в Москве сыграли ужасно, и надежды не было никакой. Но почему-то мне разрешили не спать. Черно-белый телевизор «Чайка», переключался рукой по часовой стрелке. Жаль, что он не сохранился, просто как предмет. Но не в предметах ведь дело. Надо было выиграть. И играли как боги. Гладилин как играл, а? Не помню, выходил ли Сидоров. Помню, как защитник Морозов бодался с главным нападающим «Виллы» Уифом. Но не было победного гола; пропустили тогда сразу, потом Федя гол отыграл, и вот до конца, до самого конца... И он все-таки забил.
И я кинулся папе на шею.
Никогда больше такого не было.
Летом не стало папы, а теперь вот не стало Феди. Это очень разное. Это вообще несопоставимо. Но вот есть один незабываемый день, одна секунда, в которой – мое детство, и в нем я маленький, папа живой, и Черенков забил. И Федя мне не папа, конечно, но если б он не забил тогда, может, и не было б такого момента. А так он есть.
Господи, да невозможно представить себе такого футболиста. Вы вообще, ребята, футболистами называете сегодня других людей. Как может в образе футболиста вообще не быть секса? А вот могло. Фёдор Черенков, субтильный парень, с поникшими плечами, да вообще невозможно себе представить его, например, срывающим футболку, когда забит важный гол. Может быть, у него и квадратиков-то на животе не было. Может, и были.
А машина? Была у него машина? В начале восьмидесятых; «Вольво» завалящая была?
А кто его жена? А где фотки в инстаграме с пляжа?
Когда пришло время, я прочитал великую книгу, одну из многих великих книг, и вдруг подумал, что это вот - про Черенкова: «Вот может быть единственный человек в мире, которого оставьте вы вдруг одного и без денег на площади незнакомого в миллион жителей города, и он ни за что не погибнет и не умрет с голоду и холоду, потому что его мигом накормят, мигом пристроят, а если не пристроят, то он сам мигом пристроится, и это не будет стоить ему никаких усилий и никакого унижения, а пристроившему никакой тягости, а может быть напротив почтут за удовольствие».
На самом деле это про Алёшу Карамазова.
