В разговоре с женщиной есть один болезненный момент. Ты приводишь факты, доводы, аргументы. Ты взываешь к логике и здравому смыслу. И неожиданно обнаруживаешь, что ей противен сам звук твоего голоса...

"Заповедник"

ПАМЯТЬ
                                                                              Асе
Мы учились стрелять на живых синеглазых мишенях
Как на питерских шлюхах учились когда-то любви
Николай Харабаров, черниговский вор и мошенник
При попытке к побегу был мною убит.

Я до гроба запомню сутулую черную спину
И над мушкой испуганный, скошенный глаз
Я вернусь дорогая, сапоги надоевшие скину,
Расстегну гимнастерку и спокойно скажу, наклонясь: +

«Посмотри, как таинственно листьев круженье
Эту долгую зиму я не смог бы прожить не любя»
Мы учились стрелять на живых синеглазых мишенях
А потом, те кто были слабее, стреляли в себя.

С. Довлатов. 1962
Из армейских писем отцу

Комментарий:
Конечно, С. Д. никого никогда не убивал. Не говоря уж о том, что, судя по времени написания стихотворения — меньше чем через полмесяца после призыва, — оказаться в подобной ситуации просто не мог (так же как побывать на Колыме, о которой уже сочинил песенки). Но его художественная впечатлительность провоцировала на воображение подобных эффектных сцен — особенно в послании к женщине. Позже, в «Заповеднике», он напишет об этом романтическом методе сочинительства с иронией: герой повести, не успев добраться до места назначения, уже слагает стихи: «Любимая, я в Пушкинских Горах...»

С Асей Пекуровской на Университетской набережной

Шкляринский работал в отделе пропаганды Лениздата. И довелось ему как-то организовывать выставку книжной продукции. Выставка открылась. Является представитель райкома и говорит:
— Что за безобразие?! Почему Ахматова на видном месте? Почему Кукушкин и Заводчиков в тени?! Убрать! Переменить!..
— Я так был возмущен, — рассказывал Шкляринский, — до предела! Зашел, понимаешь, в уборную. И не выходил оттуда до закрытия.

"Соло на ундервуде"

Проснулись мы с братом у его знакомой. Накануне очень много выпили. Состояние ужасающее.
Вижу, брат мой поднялся, умылся. Стоит у зеркала, причесывается.
Я говорю:
— Неужели ты хорошо себя чувствуешь?
— Я себя ужасно чувствую.
— Но ты прихорашиваешься!
— Я не прихорашиваюсь, — ответил мой брат. — Я совсем не прихорашиваюсь. Я себя... мумифицирую.

"Соло на ундервуде"

Борис Довлатов. 1973 г

Сергей Довлатов. Колонка редактора:
С детства нам твердили...

С детства нам твердили:
— Бога нет… Материя первична… Человек произошел от гориллы…
Атеистическая пропаганда достигала своей цели. Ее доктрины воспринимались как нечто бесспорное.
Да и сама жизнь отчасти к этому подталкивала. Взглянешь на иного соотечественника — действительно, от гориллы. Причем недавно…
Атеистическая пропаганда достигала также и обратной цели. Значительная часть интеллектуалов пришла к религии. И в этом не только оппозиция государственному материализму. В этом — тоска по утраченной духовности, жажда непосредственных чувств…
И вот мы здесь, на свободе. Утихла борьба за коммунистические идеалы. Спали оковы материалистических доктрин. Отринуты насильственные догмы. Забыты принудительные верования.
Мы сыты, одеты, здоровы. Мы почти так же элегантны, как наши автомобили. Почти так же содержательны, как наши холодильники.
Может, обойдемся вообще без идеалов? Заменим государственный материализм — бытовым, ежесекундным, обыденным? Разрушим ложные идеи, и да здравствует безыдейность?!.
Трудна дорога от правды к истине. Альтернатива правды — ложь. Альтернатива истины — другая истина, более глубокая, более жизнеспособная.
Философский материализм принадлежит к числу глубочайших истин.
Веками противостоит ему истина религии, истина Бога.
Мы, я думаю, находимся где-то посередине…
Среди моих друзей немало обращенных христиан. Есть также обращенные иудаисты. Увы, я не заметил, чтобы они были милосерднее, сострадательнее, а главное — терпимее других людей.
Видимо, такое приходит не сразу.
При этом, я знаю, в лагерях так называемые «религиозники» держались с исключительным мужеством. В тягчайшие минуты они проявляли бодрость духа и готовность к самопожертвованию. Было заметно, что вера дает им силу противостоять невыносимому гнету.
Заключенные, да и надзиратели относились к верующим с большим уважением.
Помню, в бараке разоблачили одного стукача. Некто Бусыгин, потомственный скокарь, человек, далекий от религии, воскликнул:
— Может, Бога и нет! Но Иуда — перед вами!..
Сам я, увы, человек нерелигиозный. И даже — неверующий. Разве что суеверный, как все неврастеники.
И все-таки часто задумываюсь. Я ведь уже далеко не юноша. Придет когда-то смерть и вычеркнет меня.
И что же в результате — лопух на могиле? Неужели это — все, предел, итог?!
Или наши души бессмертны? Но тогда мы обязаны дорожить каждой минутой! Каждой минутой…

"Новый американец", № 19, 17-22 июня 1980 г.

Дед Исаак очень много ел. Батоны разрезал не поперек, а вдоль. В гостях бабка Рая постоянно за него краснела. Прежде чем идти в гости, дед обедал. Это не помогало. Куски хлеба он складывал пополам. Водку пил из бокала для крем-соды. Во время десерта просил не убирать заливное. Вернувшись домой, с облегчением ужинал...

"Наши"

Из архива Н. Аловерт

Из жизненных сумерек выделяются какие-то тривиальные факторы. Всю жизнь я дул в подзорную трубу и удивлялся, что нету музыки. А потом внимательно глядел в тромбон и удивлялся, что ни хрена не видно. Мы осушали реки и сдвигали горы, а теперь ясно, что горы надо вернуть обратно, и реки — тоже. Но я забыл, куда. Мне отомстят все тургеневские пейзажи, которые я игнорировал в юности.

"Письма к Людмиле Штерн"

<Осень 1962. Коми — Ленинград>

Дорогой Донат!
Посылаю тебе стишок «Ночные маневры», он тебе может понравиться. Это результат повышения требовательности и контроля, а также влияние твоего отзыва.
Если он тебе понравится, я буду зверски доволен. Донат, прошу тебя узнать заодно, как пишется: маневры или манёвры, т. к. здесь все говорят по-разному, я не могу узнать.

НОЧНЫЕ МАНЕВРЫ

Мы топтали ягоду-малину
На ночных маневрах в Вожаели
Бабы, как в войну за нас молились
Как в войну, солдат они жалели

Лейтенант был цириком и трусом
Но вперед бежал не пригибаясь
И победа доставалась русским
И враги бесславно погибали

Холостые щелкали патроны
Холостые бухали гранаты
Эту ночь запомнил я подробно.
А наутро хмурые солдаты

Боевые получив патроны
За спину закинув карабины
Отправлялись на посты по тропам
А Фролова на посту... убили

Мы стояли молча у могилы
Нас не грели серые шинели
Бабы, как в войну за нас молились
Как в войну солдат они жалели.

Жду писем. Сергей.
Мне даже не верится, что это я сам написал. Извини за нескромный восторг.

Из армейских писем отцу

Сергей Довлатов с армейскими друзьями
С Марком Шлафманом (в центре) и Владимиром Ивановым (Коми АССР)

На меня очень сильно подействовал рассказ Тараса Шевченко, записанный в его дневнике. Рассказ такой:
"Шел я в декабре по набережной. Навстречу босяк. Дай, говорит, алтын. Я поленился расстегивать свитку. Бог, отвечаю, подаст.
Иду дальше, слышу — плеск воды. Возвращаюсь бегом. Оказывается, нищий мой в проруби утопился. Люди собрались, пристава зовут...
С того дня, — заканчивает Шевченко, — я всегда подаю любому нищему. А вдруг, думаю, он решил измерить на мне предел человеческой жестокости..."

"Марш одиноких"

— Вы спали? — поинтересовалась Галина.
Я горячо возразил.
Я давно заметил, что на этот вопрос люди реагируют с излишней горячностью. Задайте человеку вопрос: "Бывают ли у тебя запои?" — и человек спокойно ответит — нет. А может быть, охотно согласится. Зато вопрос "Ты спал?" большинство переживает чуть ли не как оскорбление. Как попытку уличить человека в злодействе...

"Заповедник"

​​«В прозе Довлатов неточно называет даже собственный день рождения, на обложках своих западных изданий ставит неверный год отъезда за границу, в разных случаях несходным образом мотивирует одни и те же поступки, а личные достижения расценивает то как выигрыш, то как проигрыш. Формулировок он с молодых лет придерживался таких: "потерпел успех", "одержал поражение"...»

Андрей Арьев

С Андреем Арьевым в Квинсе
Нью-Йорк, ноябрь, 1989 г.

Битов и Цыбин поссорились в одной компании. Битов говорит:
— Я тебе, сволочь, морду набью!
Цыбин отвечает:
— Это исключено. Потому что я — толстовец. Если ты меня ударишь, я подставлю другую щеку.
Гости слегка успокоились. Видят, что драка едва ли состоится. Вышли курить на балкон.
Вдруг слышал грохот. Забегают в комнату. Видят — на полу лежит окровавленный Битов. А толстовец Цыбин, сидя на Битове верхом, молотит пудовыми кулаками.

«Соло на ундервуде»

Виктор Некрасов целует Сергея Довлатова
В редакции «Нового американца»