Тоталитарная антропология скорее настаивает на важности, на роли и примате действия. Но она ни в коем случае не презирает разум. Или по меньшей мере то, что она презирает или, точнее, ненавидит — это исключительно его высшие формы, интуитивный разум, теоретическая мысль,
νοῦς нус, как его называли греки. Что касается разума дискурсивного, разума рассуждающего и рассчитывающего, она никоим образом не пренебрегает его ценностью. Как раз наоборот. Она ставит его так высоко, что отказывает в нем большинству смертных. В тоталитарной антропологии человек не определяется мыслью, разумом, суждением как раз потому, что, согласно ей, абсолютное большинство людей лишены его. Впрочем, можно ли в этом случае продолжать говорить о человеке? Нет. Так как тоталитарная антропология не признает существование человеческой сущности, единой и общей для всех, для нее не существует разницы в степени между одним человеком и «другим человеком», но существует разница в природе. Старое греческое определение, которое определяет человека как
zoon logicon, основано на двусмысленности: не существует необходимой связи между логосом-разумом и логосом-словом, как нет и общей меры для человека как животного разумного и человека как животного говорящего. Так как животное говорящее является прежде всего животным легковерным, а животное легковерное — это как раз то, которое не думает.
Для тоталитарной антропологии мысль, т. е. разум, различие между верным и ложным, решение и суждение — это вещи очень редкие и мало распространенные в мире. Это дело элиты, а не массы. Что касается последней, она ведома или, лучше сказать, сломлена под действием инстинкта, страсти, чувств и озлобленности [ressentiment]. Она не умеет думать. Или хотеть. Она умеет только подчиняться и верить.
Она верит всему, что ей говорят. Лишь бы ей это говорили достаточно настойчиво. И только бы потворствовали ее страстям, ненависти и страхам. Таким образом, бесполезно стараться остаться по эту сторону границ правдивости: наоборот, чем больше, чем массовее, чем резче лгут, тем больше поверят и скорее последуют. Бесполезно также и стараться избежать противоречия: масса никогда не заметит его. Бесполезно пытаться согласовывать то, что говорят одним, с тем, что говорят другим: никто не поверит тому, что говорится другим, и все поверят тому, что говорится именно им. Бесполезно добиваться
когерентности: у массы нет памяти. Бесполезно скрывать от нее истину: она совершенно неспособна ее воспринять. Бесполезно даже скрывать от нее то, что ее обманывают: масса никогда не поймет, что речь идет о ней, что речь идет о приемах, которые применяются к ней.
Александр Койре, "Размышления о лжи"
http://gefter.ru/archive/12919