Репортаж с выставки архива Колчака. Степан Костецкий специально для Искры́:
Довелось увидеть архив Колчака — в предпоследний день короткой выставки в Доме русского зарубежья. С 8 февраля по 8 марта она занимала маленький зал на третьем этаже музея. О ней преступно мало говорили: ситуацию лишь немного исправили русские люди в преимущественно российских медиа.
Я не бывал раньше в музее, посвящённом русской эмиграции, и не могу судить, было ли так всегда. Но так бережно, как там, обо всём русском говорят только в самых задушевных и личных разговорах. Разум, привыкший лавировать между советчиной, лающей на разные голоса, и пучиной унылого всеотрицания, с недоверием встречает аккуратность и нежность по отношению к собственной культуре: где здесь подвох? Но подвоха, видимо, действительно нет.
На колоннах — цитаты адмирала. Выбранные так, как он, возможно, выбрал бы их сам (хотя, наверное, он был бы скромнее) — не предполагающие двойных трактовок и внутренних противоречий, слова человека, последовательно и каждодневно выбирающего свой неизбежный путь.
И как будто сердцу сентиментального русского мало его военной истории: тщательно показано, что Колчак-воин — лишь одна из граней. Экскурсовод, не глядя на публику, взахлёб описывает героизм Колчака-гляциолога в изнурительных северных экспедициях и вскользь упоминает: большую часть архива занимают письма жене. «Дорогая и милая Соничка», — так начинается каждое из них, и видится, что всю любовь и заботу, что могут быть у мужчины, навсегда посвятившего себя делу, он, как и должно, дарил своей семье.
Хочется быть «беспристрастным», «объективным», но здесь это как будто невозможно: каждый экспонат, от первой известной детской фотографии Александра Васильевича до евангелия полярника с рыже-чёрной ленточкой, прошедшего с сыном Колчака войну с нацистами и концлагерь, — ещё одна часть последовательной картины чего-то удивительно прямого, живого и жизнеутверждающего. Даже не самого человека — а виднеющейся через него мощнейшей основы России.
Коллекция фотокарточек (вместе с архивом Колчака на родину вернули архив флотоводца-фотолюбителя Развозова), наградная грамота от Государя, письма о революции на флоте, сборник указов в чёрной кожаной обложке, на ней маленький герб с якорями (том восьмой, остальные утеряны, на полях — пометки рукой А.В.) По телу мурашки от мысли: ведь это — агония, это то, что проявлялось в разрухе и хаосе! Чем же был великий организм, способный так долго, так благородно сопротивляться гибели? Как прочесть надпись на наградной сабле, если всё, что у нас есть — золотой отблеск из толщи воды?
Дети и внуки Колчака уберегли архив, дети и внуки тех, кто скорбел в письмах к Софье Фёдоровне, — парижане — связались с русскими в России и за полгода предупредили, что его выставят на продажу. Как рассказал мне экскурсовод, большую часть при поддержке меценатов выкупил ГАРФ (под уставные
разговоры о «примирении» с красными), около трети — сам Дом зарубежья, примерно одну десятую приобрели частные лица без посреднических организаций. Но ни одна сторона (хочется верить, что это правда) не собирается прятать экспонаты от публики: фотографии атрибутируют, документы опишут, расшифруют и оцифруют. Материалы, большая часть которых нигде не публиковалась, будут ждать своих монографий: в переписках Колчак говорит и о вынужденных и затем раздутых большевиками связях с иностранцами, и о своём видении будущего России.
Открывали выставку в спешке, за пару недель, начав подготовку, видимо, ещё до того, как бесценные документы были выкуплены в Париже (за сущие копейки: три миллиона — ничто для такого дела) и вернулись в Россию. Нужно было успеть: 7-го февраля был страшный юбилей, столетие дня, когда адмирала убили без суда и избавились от тела.
Лёгкий триумф от возвращения на родину книг и бумаг, что он держал в руках — одна из тех вещей, что позволяют на секунду забыть все ужасы прошедшего века. Но не блаженно раствориться в фантазиях — а поскорей вернуться в реальность и неутомимо черпать силы из вечного русского источника. И не сдаваться всё время, что осталось жить.
