Вчерашнее заявление Москальковой о целесообразности открытия уголовного производства по инциденту с Навальным стало для многих неожиданностью.
Кто-то посчитал эти слова просто формальностью, к которой Москалькову обязывает статус руководителя российского офиса омбудсмена. Кто-то допустил, что подобное заявление официального лица — признак начала изменения позиции государства по отношению к причастности к покушению на оппозиционера.
Как бы то ни было, трудно считать совпадением, что тезисы о возможности расследования происшествия прозвучали через несколько часов после публикации малосодержательного, но очень пафосного интервью выздоравливающего Навального.
Вполне допустимо, что в нём прозвучало нечто, что повлияло на реакцию российских властей. Что-то такое, что сделало допустимым то, что до этого было невозможным.
Гадать на кофейной гуще бессмысленно. Но предположения строить — отчего бы и нет?
В коматозном кейсе Навального, как известно, нет никаких доказательств и улик. Вся большая политика строится на словах потерпевшей стороны. То есть, то, что озвучивается от лица Навального «и его команды» — то и кладется западными комментаторами в основу модели реального хода событий. Короче говоря, что сказал Навальный, то и правда.
Что же такого необычного поведал тот в своём интервью?
Например, очень странное описание воздействия предполагаемого отравляющего вещества.
Ничего не болит, но понимаешь, что умираешь. «Меня отравили», — шепчет Навальный стюарду и укладывается на пол.
Никаких болей, резей, корчей, страданий, которые, как известно каждому ещё со школьных уроков НВП, присущи отравлению боевыми ОВ. В том числе зоманом, близость к которому указывается для того же «Новичка».
Перед нами налицо сцена то ли наркотических галлюцинаций, то ли эвтаназии. К сожалению, интервью со Скрипалями британцы не опубликовали. Так что сравнивать не с чем. Но всё классические репортажи, например, «Белых касок», живописуют химические атаки иным образом. В них не рассказывают о безболезненных смертях. И о жертвах, скончавшихся с блаженными улыбками на лицах.
То есть, забрать свои слова обратно теперь не получится. А то, что зафиксировано, скорее, исключает присутствие ОВ в событиях. Другими словами, описание ощущений жертвы может говорить о блефе обвиняющий стороны.
Изложенная версия вполне может быть пробным шаром. Предложением выхода из кризиса. А может быть, и нет. Поэтому, такого рода подачу можно и принять в ожидании какое последует продолжение.
Омбудсмен — идеально подходящая фигура для начала подобной игры. У неё есть официальный статус, но политический вес таков, что ни к чему не обязывает.