Журналист Олег Кашин об общественном признании.
Size: a a a
2018 April 14
Андрей Турчак прибыл в Дамаск. Никогда прежде цели Дональда Трампа и Олега Кашина не совпадали настолько.
Пока я спал, пидоры бомбили Сирию 🦁
#pereigral
Исследовательский центр в Барзе. До и после удара
Кстати. Я подписался на пуши от РТ и до сих пор ни одного не получил. Или у РТ нет пушей, или они меня адресно забанили по айпишнику.
Свободу Аверину!
Сводный текст о шести подмосковных митингах протеста. Побывали сегодня в Волоколамске, Клину, Дмитрове, Серпухове, Балашихе, Сергиевом Посаде и снова в Волоколамске. Читайте!
https://www.kommersant.ru/doc/3604783
https://www.kommersant.ru/doc/3604783
Я Формана не фанат, но в детстве читал его мемуары, и один эпизод меня как-то дичайше тронул, я часто его вспоминаю в разных ситуациях и больше одного раза цитировал в колонках:
Мне нужно было командовать эпизодом, в котором на основе старой кинохроники воспроизводилась демонстрация фантастического шестиместного трехколесного велосипеда в Праге начала двадцатого века. Высота этой машины достигала почти десяти футов, и она вызвала в парке настоящий фурор, так что мне предстояло руководить еще и массовкой в костюмах того времени. Раздуваясь от сознания собственной значимости, я впервые в жизни принял на себя руководство съемочным процессом. Скептическое внимание ветеранов группы только подогревало мое стремление показать им, что я могу справиться с этой работой.
Я проверил, насколько члены группы справлялись с «новоизобретенной» машиной, и обнаружил, что они могли управлять ею даже с некоторой элегантностью. Тогда я придумал, по какому пути следует везти камеру, распределил по местам массовку, изображавшую воскресную толпу в парке, внимательно осмотрел объект через окуляры камеры, отошел назад и скомандовал: «Мотор!» Шесть велосипедистов нажали на педали, и господа в цилиндрах, дамы с кружевными зонтиками и зеваки-оборванцы с восторгом устремились к ним. Я наблюдал за происходившим, все делали то, что я им приказывал, но в то же время что-то мне не нравилось.
Я не очень понимал, в чем была загвоздка, но на всякий случай велел сделать дубль. Потребовалось какое-то время, чтобы расставить всех на прежние места. Потом я долго пытался представить себе, как будет выглядеть вся эта сцена, если ускорить движение наподобие скачущих кадров старой хроники, но и это не принесло мне облегчения.
Я внимательно наблюдал за вторым дублем, и снова у меня возникло чувство какой-то неудовлетворенности, и я велел снять еще один дубль.
— По-моему, все в порядке, — проворчал старый оператор.
— Да уж точно, в порядке, — нестройным хором подтвердили столпившиеся вокруг него ветераны.
Организация съемки отнимала массу сил, и они боялись, что режиссер-новичок будет выжимать из них все соки в погоне за недостижимым совершенством. К тому же они чувствовали, что я не очень понимаю, чего хочу добиться.
— Пожалуйста, я прошу повторить еще раз, — настаивал я.
Они нехотя повиновались, но всласть потянули время, расставляя по местам всю массовку. Наконец все было готово для съемки нового дубля, я быстро скомандовал начинать, но когда статисты устремились к чудо-машине, какому-то типу внезапно надоела вся эта бессмысленная съемочная канитель. Он повернулся и пошел прочь от велосипедистов, наверное, в поисках кружки пива, причем шел он прямо на камеру.
— Стоп! — заорал я. Теперь я точно понял, чего мне хотелось. Поставленная мною сцена была слишком совершенной, слишком придуманной, слишком теоретической; во всех киножурналах, которые мне приходилось видеть, всегда мелькали люди, которым было наплевать на происходящие события, какими бы сногсшибательными они ни были.
Я приказал снять еще один дубль, но теперь я расставил в парке нескольких «случайных» прохожих и велел им уходить прочь от места всеобщего ажиотажа. Они так и сделали, и именно это внесло в мой безукоризненно отточенный эпизод тот сумбур настоящей жизни, которого ему недоставало.
В этот краткий момент хватило незначительного толчка, чтобы я буквально прозрел. Я понял, что правду жизни на экране придают те, кто отрицает ее логику.
Мне нужно было командовать эпизодом, в котором на основе старой кинохроники воспроизводилась демонстрация фантастического шестиместного трехколесного велосипеда в Праге начала двадцатого века. Высота этой машины достигала почти десяти футов, и она вызвала в парке настоящий фурор, так что мне предстояло руководить еще и массовкой в костюмах того времени. Раздуваясь от сознания собственной значимости, я впервые в жизни принял на себя руководство съемочным процессом. Скептическое внимание ветеранов группы только подогревало мое стремление показать им, что я могу справиться с этой работой.
Я проверил, насколько члены группы справлялись с «новоизобретенной» машиной, и обнаружил, что они могли управлять ею даже с некоторой элегантностью. Тогда я придумал, по какому пути следует везти камеру, распределил по местам массовку, изображавшую воскресную толпу в парке, внимательно осмотрел объект через окуляры камеры, отошел назад и скомандовал: «Мотор!» Шесть велосипедистов нажали на педали, и господа в цилиндрах, дамы с кружевными зонтиками и зеваки-оборванцы с восторгом устремились к ним. Я наблюдал за происходившим, все делали то, что я им приказывал, но в то же время что-то мне не нравилось.
Я не очень понимал, в чем была загвоздка, но на всякий случай велел сделать дубль. Потребовалось какое-то время, чтобы расставить всех на прежние места. Потом я долго пытался представить себе, как будет выглядеть вся эта сцена, если ускорить движение наподобие скачущих кадров старой хроники, но и это не принесло мне облегчения.
Я внимательно наблюдал за вторым дублем, и снова у меня возникло чувство какой-то неудовлетворенности, и я велел снять еще один дубль.
— По-моему, все в порядке, — проворчал старый оператор.
— Да уж точно, в порядке, — нестройным хором подтвердили столпившиеся вокруг него ветераны.
Организация съемки отнимала массу сил, и они боялись, что режиссер-новичок будет выжимать из них все соки в погоне за недостижимым совершенством. К тому же они чувствовали, что я не очень понимаю, чего хочу добиться.
— Пожалуйста, я прошу повторить еще раз, — настаивал я.
Они нехотя повиновались, но всласть потянули время, расставляя по местам всю массовку. Наконец все было готово для съемки нового дубля, я быстро скомандовал начинать, но когда статисты устремились к чудо-машине, какому-то типу внезапно надоела вся эта бессмысленная съемочная канитель. Он повернулся и пошел прочь от велосипедистов, наверное, в поисках кружки пива, причем шел он прямо на камеру.
— Стоп! — заорал я. Теперь я точно понял, чего мне хотелось. Поставленная мною сцена была слишком совершенной, слишком придуманной, слишком теоретической; во всех киножурналах, которые мне приходилось видеть, всегда мелькали люди, которым было наплевать на происходящие события, какими бы сногсшибательными они ни были.
Я приказал снять еще один дубль, но теперь я расставил в парке нескольких «случайных» прохожих и велел им уходить прочь от места всеобщего ажиотажа. Они так и сделали, и именно это внесло в мой безукоризненно отточенный эпизод тот сумбур настоящей жизни, которого ему недоставало.
В этот краткий момент хватило незначительного толчка, чтобы я буквально прозрел. Я понял, что правду жизни на экране придают те, кто отрицает ее логику.
И второй запомнившийся (но уже по другой, мне тогда 15 лет было все-таки, причине) эпизод - сейчас, конечно, читается как нечто совершенно недопустимое, типа "а потом мой топор вонзился ей в затылок";
Я сидел у столика, а девушка — в дальнем от меня углу купе. Глядя в окно, я мог уловить ее смутное отражение в грязном стекле.
Я напрягал мозги, пытаясь придумать какую-нибудь остроумную шутку для начала разговора, когда моя попутчица вдруг встала. Она открыла верхнюю часть окна и принялась смотреть на проносящиеся мимо поля. Она стояла как раз передо мной, перегнувшись через столик размером с шахматную доску, и холмик Венеры, ясно различимый под ее узкой юбкой, упирался в край столика. Я поднял правую руку и положил ее на стол. Она не обратила на меня никакого внимания, тогда я провел рукой по ее юбке, как бы случайно. Она стояла неподвижно, и я стал потихоньку трогать низ ее живота. Девушка по-прежнему наслаждалась свежим воздухом.
Я до сих пор помню, как поддалась тугая ткань, когда я подсунул руку ей под юбку. Телеграфные провода за окном то поднимались над линией горизонта, то снова опускались, а я все гладил и гладил волосы на ее лобке. Я был страшно возбужден, а она оставалась спокойной и даже ни разу не посмотрела на меня.
Прошли минуты, а может быть, и часы, пока поезд не затормозил перед какой-то сельской станцией. Девушка внезапно очнулась. Она захлопнула окно, подхватила сумку и направилась к двери. Я попытался поймать ее взгляд, но она не смотрела в мою сторону. Она открыла дверь купе и вышла.
Я сидел у столика, а девушка — в дальнем от меня углу купе. Глядя в окно, я мог уловить ее смутное отражение в грязном стекле.
Я напрягал мозги, пытаясь придумать какую-нибудь остроумную шутку для начала разговора, когда моя попутчица вдруг встала. Она открыла верхнюю часть окна и принялась смотреть на проносящиеся мимо поля. Она стояла как раз передо мной, перегнувшись через столик размером с шахматную доску, и холмик Венеры, ясно различимый под ее узкой юбкой, упирался в край столика. Я поднял правую руку и положил ее на стол. Она не обратила на меня никакого внимания, тогда я провел рукой по ее юбке, как бы случайно. Она стояла неподвижно, и я стал потихоньку трогать низ ее живота. Девушка по-прежнему наслаждалась свежим воздухом.
Я до сих пор помню, как поддалась тугая ткань, когда я подсунул руку ей под юбку. Телеграфные провода за окном то поднимались над линией горизонта, то снова опускались, а я все гладил и гладил волосы на ее лобке. Я был страшно возбужден, а она оставалась спокойной и даже ни разу не посмотрела на меня.
Прошли минуты, а может быть, и часы, пока поезд не затормозил перед какой-то сельской станцией. Девушка внезапно очнулась. Она захлопнула окно, подхватила сумку и направилась к двери. Я попытался поймать ее взгляд, но она не смотрела в мою сторону. Она открыла дверь купе и вышла.
Это лето 95 года, журнал "Иностранная литература", как сейчас помню.
Майор Мухамед - командир экипажа «Бука», разобравшегося с ракетами над авиабазой Думейр
Мой репортаж о том, как сирия и сирийцы пережили этот день. Эксклюзив, фото и видео - по ссылке. https://m.kp.ru/daily/26819.5/3855898/ Еще больше моих сегодняшних материалов и материалов всей нашей редакции - на сайте Комсомолки.
Я не подписан ни на Караульного, ни на прочие кремлевские говносборники. Мне это просто не нужно. У меня есть Олег Владимирович Кашин, давний мой дорогой знакомый. Благодаря ему я знаю и о том, что Ортега до сих пор жив, и Минаевых всяких вижу, Коцев, Холмогоровых, Кононенок и вся трясина ада перед моими глазами хлюпает. Спасибо, тебе, Олег, мой гид по преисподней.
⬆️⬆️⬆️
А я вот всякого Мишу «Пожарского», «адвоката» Фейгина и прочую такую мразь у Олега Кашина не вижу, и за это ему тоже огромное, просто нечеловеческое спасибо.
А я вот всякого Мишу «Пожарского», «адвоката» Фейгина и прочую такую мразь у Олега Кашина не вижу, и за это ему тоже огромное, просто нечеловеческое спасибо.
Все всех ненавидят, а спасибо мне.
Так ведь только три человека у нас осталось, которые с подлинно христианским чувством любят нас всех одинаково - ты, Паркер и Владимир Путин.
Ну че 30