kashinguru
Советской литературы пост. Желая (в очередной раз; всегда так делаю, когда вижу в фейсбуке разговоры о новой русской топонимике) похвастаться в фейсбуке, полез в Гугл карты, чтобы сделать скрин карты калининградского района Сельма - улицы Ахматовой, Булгакова, Высоцкого, Зощенко, Волошина, Пастернака, Цветаевой и т.п. В прошлом году там появилась улица Симонова, и мне это тоже нравится - и как разумный компромисс с «деды воевали», и как не менее разумный и даже мудрый выход за пределы перестроечного канона. И вот смотрю на эту карту, любуюсь и вижу вдруг улицу Михаила Светлова.
И как из ушата: между Ахматовой и Симоновым, значит, поставили автора единственного (и не очень великого, если честно) дожившего до наших дней стихотворения, человека, более известного как имя парохода из Бриллиантовой руки.
То есть нет там на самом деле никакого мудрого краеведа, ответственного за топонимику, а есть, видимо, глупая старая библиотекарша, которой, когда район разрастается, звонят из мэрии и спрашивают, какие еще бывают писатели, и она смотрит на свою казенную полку - ээээ, Светлов! - и человек в мэрии радостно кивает, ему пофигу, ей пофигу, а мы зачем-то что-то себе придумываем. Как из ушата, серьезно.
Первая в том районе литературная улица, кстати - Демьяна Бедного, там богатые особняки, там Боос жил. А большая и старая (ну, в восьмидесятые застроенная девятиэтажками), которая отделяет район от остального города с юга - Гайдара.
Ну и как не вспомнить Солоухина:
— Светлов хороший поэт… Гренада…
— Гренада… Раздули и раззвонили на весь белый свет. А что такое «Гренада»?
Гляжу, как безумный,
На черную шаль.
И хладную душу
Терзает печаль.
Когда легковерен
И молод я был,
Младую гречанку
Я страстно любил.
Не надо, не надо,
Не надо, друзья.
Гренада, Гренада,
Гренада моя.
Вот и вся расхваленная «Гренада». Напел на пушкинскую интонацию. Подтекстовка. Так, кажется, это называется у поэтов? Кроме того, знаешь, что такое эта самая Гренада там, в Испании?
— Город какой-то, местность.
— Не местность, а местечко. По значению вроде нашего Бердичева или Конотопа. Но дело и не в Гренаде. У тебя есть Светлов?
— Наверное, есть, коли писал статью. Я протянул Кириллу томик Светлова. Он быстро перелистал его и остановился на каком-то стихотворении в середине книги.
— Вот, слушай. «Пирушка».
Хорошо нам сидеть
За бутылкой вина
И закусывать
Мирным куском пирога.
Хорошо им, сукам, сидеть, захватив Россию и став хозяевами положения. Хорошо им есть российские пироги. И с кем он пирует, твой любимый поэт Михаил Аркадьевич? Вспомни-ка, с кем пировал Мандельштам, когда поссорился с Блюмкиным, вырвав у него ордера на расстрел? А вот с кем пирует Михаил Аркадьевич:
Пей, товарищ Орлов,
Председатель ЧК,
Пусть нахмурилось небо,
Тревогу тая, —
Эти звезды разбиты
Ударом штыка.
Эта ночь беспощадна,
Как подпись твоя.
Ну, Орлов — это, конечно, псевдоним, как и сам Светлов. Нетипично было в те годы, чтобы подлинный Орлов был председателем ЧК и подписывал приговоры своей беспощадной подписью. Это так, камуфляж. Не мог же Светлов написать стихотворение «Пей, товарищ Бернштейн, председатель ЧК». А Гофман или Коган и в стихотворный размер не укладываются.