Эдельштейн репатриировался почти сразу после освобождения из лагеря, пришёл оформлять корзину, ему говорят: "Никаких денег, пока не пойдёшь в ульпан". Он стал объяснять, что преподавал в Москве иврит, что был организатором сети изучения иврита (ему за это три года и дали); объяснять, легко догадаться, не на русском. Никаких поблажек, инструкция, будет ульпан - будет корзина.
Директор ульпана в Иерусалиме, нормальный мужик, озверел: "Эти парни думают, что они бюрократы! Я им покажу, кто бюрократ!" и надиктовал бумагу, что Юлий записан с такого-то числа, группы его уровня ещё не собралось, поэтому он внесён в список ожидающих.
На каком-то приёме Эдельштейн встретил Цура, тогдашнего министра абсорбции, повеселил его историей. Цур, мужик с юмором, сказал: "А ты что думал, если в СССР тебя преследовали за то, что знаешь иврит, мы тебя здесь за это не будем преследовать?".
Эдельштейн тогда справился. Не в последний раз.
