Вообще, фраза Алексиевич, мол, мой родной язык – белорусский, но я на нем не говорю, это ОЧЕНЬ характерная деталь, которая у русского человека обычно вызывает приступ смеха. Ну в самом деле, если ты не говоришь на своем родном языке, то это уже, получается, не твой родной язык. Одно дело – знать язык, но не говорить на нем, допустим, от страха или стыда. И совсем другое – НЕ знать родной язык, но принципиально считать его родным. Следуя этой логике, «родным» для Алексиевич может оказаться китайский или французский язык, потому что в душе она чувствует себя китаянкой или француженкой.
Как правило, в таких случаях следует обязательная апелляция к имперскому прошлому и насаждению царской (а позднее советской) властью русского языка малым и не очень малым народностям: «мы на самом деле белорусы, только белорусского не знаем, потому что виноваты москали со своей империей».
Но такой подход не укладывается в опыт бывших колоний по всему миру. Мексиканцы считают испанский язык своим родным, но вряд ли кто-то из них оперирует безумной логикой «да, я мексиканец, только науатль не владею, говорю на языке имперских угнетателей». То же касается бразильцев со своим родным португальским языком, да и вообще населения большинства стран Латинской Америки. При этом никаких проблем с самоидентификацией в бывших испанских или португальских колониях не существует. Если белорусский патриот скажет патриоту бразильскому «какой же ты бразилец, если говоришь на языке колонизаторов, а не на своей ридной мове», то бразилец его просто не поймёт. Бразильский президент не станет кричать с трибуны про остаточно прощевай и вводить административные штрафы за общение на португальском в общественных местах.
Таким образом, позиция Алексиевич и подобных ей профессиональных патриотов, не знающих своего «родного» языка, изначально носит политико-идеологический, а не культурологический характер.
