Это было осенью 1941 года. Тогда все гражданские заводы Москвы производили продукцию для фронта. Соберут в райкоме руководителей предприятий вплоть до мелких мастерских, на столе — детали гранат или чего-то еще, и говорят: выбирайте, кто и что будет изготовлять, кто — собирать. Кондитерская фабрика "Марат" взялась делать запалы для бутылок с зажигательной смесью — стеклянные трубочки, набитые смесью бертолетовой соли и сахарной пудры. Смесь они хранили на неприспособленном складе где-то за городом, привозили на фабрику сырой, и ее нужно было сушить.
Все, помню, делалось в длинном зале на втором этаже фабрики. Девочки — школьницы старших классов — набивали эти трубочки, сидя за столами, а сушилку для смеси устроили у единственной входной двери в этот зал. Кончилось все трагедией. Смесь сохла на рамах, обитых полотном, на радиаторах батарей. Режим сушки нарушили, и произошло возгорание. Взрыв был такой силы, что отошли стены. Все девочки-работницы были в бертолетово-сахарной пыли и мгновенно загорелись. Мне рассказывали, что они из этого зала выскакивали все в огне, как факелы. Погибло человек 70.
Я взял образцы смеси и провел в своей лаборатории ее исследование. Оказалось, что при температуре 130 градусов она самовоспламеняется и что именно при этой температуре происходила сушка.
На заводах было полно служб режима, разных уполномоченных, опекунов от НКВД, стукачей, но аварийность от этого меньше не становилась. Крупнейшие аварии были на заводах в Чапаевске, Казани, Перми, Кемерове, Дзержинске, Москве. Только на пороховых производствах за войну произошло 100 аварий, 175 пожаров и 92 взрыва. При этом не только гибли люди, но и надолго выходило из строя важнейшее для армии производство. А с учетом того, что на оккупированных немцами территориях остались все заводы юга Украины, не давали продукции заводы под Ленинградом и в Брянске, положение с выпуском боеприпасов временами становилось катастрофическим.
Чаще всего, и это истинная правда, причинами взрывов и аварий были нарушения технологии производства. До 87% аварий происходило из-за небрежности, неисправного оборудования и ненормальных условий труда. Многие производства создавались наскоро, и на них набирали неподготовленных людей. Текучесть была страшная — до трети списочного состава в год: кого призывали в армию, кто бежал.
Работать на наших заводах охотников почти не было. Набирали насильно по деревням женщин — они убегали. Набирали подростков, почти детей, в фабрично-заводские училища, а оттуда отправляли на пороховые и другие производства. Были случаи, когда на заводы приводили колонны военнопленных поляков, сидевших в лагерях с 1939 года. Это тоже не работники. Отлынивали от работы, пытались бежать. А потом все массово ушли в формировавшиеся в СССР польские воинские части. Вот и начали вербовать жителей Средней Азии. В большинстве своем они даже не знали русского языка. Так что понятно, как обстояло дело с техникой безопасности.
Один мой товарищ во время войны говорил мне, что видел, как узбек набивал деревянной колотушкой тол в снаряд, в нарушение всех правил сидя на полу и зажав корпус коленями. Еще хуже было то, что с этими людьми очень скверно обращались. Я их видел в 1943-1944 годах в Челябинске. Их навербовали, привезли, а теплой одеждой не обеспечили. Они ходили по городу, завернутые в какие-то дырявые одеяла, попрошайничали. Мне рассказали, что с ними делали на металлургических заводах. Загружают они уголь, кого-то привалило, надо откапывать, а процесс непрерывный, время подошло — все в печь.