8 лет назад не стало Маслака.
Этот текст я написал через полгода. К его юбилею. Сейчас повторяю, в память.
ЗАМЫСЛИЛ Я ПОБЕГ
Пять лет назад ему принесли телеграмму от президента. Долго звонили. По словам соседей, дважды возвращались. Вынуждены были то ли извещение о телеграмме, то ли ее саму положить в почтовый ящик. Он получил ее через неделю, когда вернулся с очередных гор. Семидесятилетие он встречал на горных лыжах.
В день рождения его поздравить было невозможно – сбегал. Кто знал его – уже особенно и не пытались. Мы обычно говорили через эфир: поздравляем Владимира Никитича, он сегодня снова молодой, что-то в этом роде.
Появлялся, как уже было сказано, через неделю. Это действие называлось «Джек Николсон снялся в эпизоде, первый претендент на Оскара за роль второго плана»: на полуслове, с какого-то междометия, с какой-то ерунды начинался разговор, например, о том, каким был снег. Снег обычно держал марку, оценка колебалась от «прекрасный» – и вверх.
Где-то до семидесяти он и под парусом ходил. Только это вовсе не было символом молодости и неуязвимости. Это должно было так смотреться со стороны; а ему уже это было очень трудно, когда он последний раз летом свинтил на дальнюю дачу и там ходил под парусом, осенью случился гипертонический криз, Никитич болел два или три месяца, мы ездили его снимать, когда он уже начинал набирать форму, чтобы показать где-то при случае – вот он, не то чтобы как новый, время честно работает; он такой, каким вы его знаете, и таким он будет всегда. А потом он приходил на работу, и Джек Николсон снова играючи брал все призы Академии.
Кстати, крайне редко рассказывал бывальщины. Так чтобы сесть посреди комнаты, привлечь к себе внимание двумя-тремя выверенными словечками и зарядить что-то седое, о временах, когда молод был Симонян и жив Николай Петров, как он называл Старостина примерно четыре раза из пяти, без тени фамильярности – так говорит член семьи о самом старшем, с иронией, которая позволена только очень-очень своим – «наш-то»... Это бывало очень редко. Он обсуждал новости. Что случилось вчера, кто и почему прыгнул и не достал, а вот тот, наоборот, отбил.
Начинал говорить и не мог остановиться. Нас приходилось говорить, что пора идти, или действительно пора было идти –матчи там, эфиры...
Жил вслух. Комментировать мог поездку на лифте, вы бы не оторвались.
Пижон? Пижоны лежат, а великие торжествуют.
Мы родились, а он был; мы начинали смотреть футбол – он был классиком; мы приходили на эту работу – он сидел в углу в багровом свитере, легендарно горбясь, щурился в монитор, собирал бумаги и очень прозаически проходил мимо. В какой-то момент он обращал внимание на новое лицо, здоровался – не на ходу, конечно. «Привет, мой друг!» или «Как дела? Житуха е?» – и новичок охреневал.
И тут вдруг в середине ноября бац! Инсульт. Ну, что это он затеял? Что это за новая роль, и как он вырулит из нее, каким междометием?
Но это была уже не роль. И вообще, как выяснилось, ролей второго плана у Джека Николсона быть не могло. Но вот такая штука – конец фильма, и пошли титры: «великий, легендарный, лучший»...
Вот только никто не вспоминает из фильма титры. Запоминается другое.
Я вот вижу наш длинный-длинный коридор – от «кибинета» туда, до упора, где располагаются аппаратные озвучки. Там метров семьдесят. Он идет оттуда ко мне, не торопясь, а вернее – не суетясь. Это походка уже весьма старого человека, понимаю я сейчас. Я вижу, что он устал. Первый час ночи, кончился итальянский матч, сейчас он зайдет в комнату, наденет толстую удобную куртку, кепку с опущенной кромкой, возьмет своими битыми пальцами перчатки...
Ему было семьдесят четыре года. Как в семьдесят он уезжал кататься на лыжах, как чуть раньше он довел себя до гипертонии своим чертовым парусом, вот в 74 он, вместо того чтоб сидеть в кресле и смотреть футбол, ездил до ночи в него играть. Это полностью бессмысленное выражение – «я играю в футбол у микрофона», но он же придумал это для себя. Это не должно было объяснять – это должно было удивлять.
До сих пор удивляюсь.
Сегодня ему 75. Опять сбежал с юбилея.
5.3.2011
