Поскольку лягушачий хор мамкиных марксистов опять затянул песню про “оставьте надстройку в покое”, напоминаю: борьба пролетариата начинается с обретения им классового сознания. Поэтому борьба за надстройку, агитация с пропагандой здесь — важнейший инструмент.
Печально, что даже спустя месяц после начала дискуссии остается непрочитанным Чернышевский, но сейчас — для понимания сказанного — необходим даже не он, а Горький (которого, готов спорить, тут тоже открывали лишь единицы):
“ —Вопрос о путях интеллигенции -- ясен: или она идет с капиталом, или против его -- с рабочим классом. А ее роль катализатора в акциях и реакциях классовой борьбы -- бесплодная, гибельная для нее роль... Да и смешная. Бесплодностью и, должно быть, смутно сознаваемой гибельностью этой позиции Ильич объясняет тот смертный визг и вой, которым столь богата текущая литература. Правильно объясняет. Читал я кое-что, -- Андреева, Мережковского и прочих, -- чорт знает, как им не стыдно? Детский испуг какой-то…”
В заключительных главах “Клима Самгина” Горький реконструирует свой спор с фанатиками “бегства от действительности в выдуманные миры”, сталкивая своего старинного друга-оппонента Леонида Андреева с молодым рабочим Лаврушкой. Тот является на “катку декадентов” и начинает отвешивать им пощечины:
-- Вот ради спокоя и благоденствия жизни этих держателей денег, торговцев деньгами вы хотите, чтоб я залез куда-то в космос, в нутро вселенной, к чертовой матери...
-- Позвольте напомнить -- здесь женщины, -- обиженно заявила толстая дама с волосами, начесанными на уши.
-- Я -- вижу! А что?
-- Нужно выражаться приличней...
-- Ничего неприличного я не сказал и не собираюсь, -- грубовато заявил оратор. -- А если говорю смело, так, знаете, это так и надобно, теперь даже кадеты пробуют смело говорить, -- добавил он, взмахнув левой рукой, большой палец правой он сунул за ремень, а остальные четыре пальца быстро шевелились, сжимаясь в кулак и разжимаясь, шевелились и маленькие медные усы на пестром лице.
-- Я не своевольно пришел к вам, меня позвали умных речей послушать.
-- Кто позвал, кто? -- пробормотал человек со стесанным затылком.
-- А вместо умных -- безумные слышу, -- извините! В классовом обществе о космосах и тайнах только для устрашения ума говорят, а другого повода -- нет, потому что космосы и тайны прибылей буржуазии не наращивают. Космические вопросы эти мы будем решать после того, как разрешим социальные. И будут решать их не единицы, устрашенные сознанием одиночества своего, беззащитности своей, а миллионы умов, освобожденных от забот о добыче куска хлеба, -- вот как! А о земном заточении, о том, что "смерть шатается по свету" и что мы под солнцем "плененные звери", -- об этом, знаете, обо всем Федор Сологуб пишет красивее вас, однако так же неубедительно.
Он замолчал, облизнул нижнюю губу, снова взмахнул рукой и пошел к двери, сказав:
-- Ну, и -- прощайте!
